Гуляйполе

Нестор вспомнил про атамана Серка, про их не такой уж и давний спор со Щусем у костра, правильно или неправильно поступил запорожский атаман, расправившись с теми своими земляками, кто решил остаться в турецком плену. Был он на стороне атамана. Но тоже промолчал.

Все молчали, соглашаясь со словами Андрея Семенюты. И он продолжил:

– Ясно одно: в село нам возвертаться нельзя. Схватят.

– А куды ж? – спросил Лашкевич. – Дома хозяйство, робота…

– Роботу в тюрьме дадут, – усмехнулся Хшива. – Чи сушиться подвесят.

Шутку не поддержали.

И тут в разговор вклинились до поры молчавшие братья Лепетченки.

– Хлопци! Вы нас простить, но нам надо в село! – решительно заявил Иван.

– Да вы шо! – удивился Федос.

– Батька надо поховать, – угрюмо поддержал брата Сашко.

– Арестують вас. Не успиете й додому дойты.

– По-людски надо поховать… – Братья не слушали возражений.

– Батько! – продолжал гневно говорить Федос. – Батько ваш полицаем був! Против нас шел! Потому так и выйшло… А вы – з намы! Чи, може, у вас тепер якась друга думка?

Братья не отвечали. И вновь воцарилась тяжелая, недобрая тишина.

– Надо отпустыть их, хлопци, – неожиданно вмешался Нестор. – То – батько!

Коротко сказал Нестор, но веско. Даже неукротимый Федос не знал, что возразить.

– Идить, браты, – подвел черту Семенюта.

Братья направились туда, где светились огоньки. Утренние сумерки быстро поглотили их худенькие фигурки.

Все молчали, прислушиваясь к удаляющимся шагам.

– Ну а все-таки? Если их возьмут? – не унимался Федос. – Та одлуплять добряче. Все росскажуть!

– Шо – «все»? Ничего они знать про нас не будут, – сказал Семенюта, когда и братьев уже не стало видно, и шаги их стихли. – Потому шо разойдемся мы хто куда! Хто – до родичей, хто – до друзей… Надо чуток переждать. Но пока мы на воле, пока мы живы, есть у нас впереди светла надежда!

…Степь. Простор. Легкий ветерок играл высокими травами.

Они косили отаву неподалеку от затерявшегося в степи маленького хуторка – одноглазый Омельян и его малорослый брат Нестор.

Косы равномерно, с характерным звуком съедали одну полоску травы за другой. Впереди шел сутуловатый длиннорукий Омельян. Нестор старался двигаться с ним «в один мах». Пот стекал по его лицу.

– Гляды, пятку не подрежь! – с опаской предупредил Омельян.

– Ничого. Для равновесия буде: без левого глаза и без правой пятки!.. – пошутил Нестор. Дышал он тяжело. Но коса его двигалась равномерно, и он не отставал от Омельяна.

Еще раз покосившись на младшего брата, Омельян скомандовал:

– Перекур!

– Давай ще малость!

– Остынь!.. – Омельян посмотрел на Нестора, который вытер тряпицей с лица пот. – Отвык ты от селянского труда. Други теперь у тебе дела…

Нестор молчал.

Омельян достал мантачку, стал острить косу, поглядывая на отдыхающего Нестора.

– Красота яка! Як в раю! – Нестор задумался: – Если есть на свете той рай.

– Согласный, – сказал Омельян и после длинной паузы продолжил: – Бросыв бы ты, братушка, свои военни забавы. Вже и в тюрьми из-за них побував!.. А тут… – Он обвел взглядом степь. – Тут – воля, красота, работа. Пока мени помогав бы. А там ще земелькы прикупылы б… чи в аренду… Оженывся б, як я. Диточкы пишлы б. – Мечтательно улыбнулся: – Хорошее дело!..

Изуродованное, худое лицо Омельяна казалось в эту минуту красивым, благодушным и застенчивым.

– А шо ты нам россказував про революцию, Омеля? – спросил Нестор. – До чого сам нас призывав?

Старший брат помрачнел, замкнулся.

– Ну, було… – неохотно ответил он. – А сейчас я крепко подумав – и все перевернулось. Та й женатый я, деточок на ноги ставыть надо. Така наша жисть селянска!

– Хиба це жисть? – зло оборвал его Нестор. – Сильно ты обогатывся? Все гроши за аренду цого пятачка земли отдаешь. А впереди шо? Работа, работа, работа и… убогость. А у детей твоих? А у внуков, если будуть?.. Так устроена наша жисть, шо у одних – все, а у других – ничого. Чого так устроено: одни свет бачуть, а други – тилькы темноту? Як по-твоему, це справедлыво?

– Жисть як жисть, – подумав, сказал Омельян. – Такое у неи свойствие. И диды, и прадиды наши так жилы. От у мене, до примеру: в одном глазу свет, а в другому темнота. Прымырывся. И ничого. Жить можно.

Но Нестор не принял шутливого тона.

– Не хочу, шоб так було. Через то й на муки готовый, и на тюрьму, – заключил он.

Старший брат только тяжело вздохнул.

– Вси обещають… и цари, и паны, и попы… только не сполняють. – Омельян говорил тихо, и как будто даже извиняясь. – От и вы… затеялы революцию… пять раз бабахнулы – и розбиглись хто куда…

– Це тилькы начало! – рассердился Нестор.

– Ладно. Жисть покаже, – уклончиво ответил Омельян и решительно предложил: – Ну, шо ж. Ще трошкы травычкы откусим?

И снова две косы принялись равномерно подрезать отаву. В небе не умолкал жаворонок, степь дышала покоем и свободой.

Они не обратили внимания на двуконную линейку, что неспешно ехала вдалеке по пыльной степной дороге. Помимо возницы в ней было еще трое. Обычные селяне, в картузах, потертых свитках, стоптанных сапогах. Они оглядывали степь, словно любовались буйным разнотравьем, и щурились от яркого солнца. Молчали.