Гуляйполе

– У нас тут коммуния. Все подчиняются железному закону камеры, – объяснил Сольский.

– Так за обед же гроши плачени, – не сдавался Нестор. – А у мене в кармани блоха на аркани. И то: тюремна блоха.

Все заулыбались.

– А вы не изменились, – заметил Аршинов. – Это хорошо… Нестор Иванович! – И нарочито сердито добавил: – А как насчет духовной пищи? Умственной? Учиться будете?

– Потому и вернувся, – ответил Нестор. – Ще тоди побачив, вы – люды учени, подумав, може, чему-то от вас и выучусь.

– Но учтите, требовать будем строго. Русский язык, литература, письмо – в первую очередь. Ну и арифметика, география, история…

– А политика? Мени в политыци надо розибраться. Шоб не путаться.

– И политика. Это естественно. Каждый день и всерьез. Анархизм, к которому вас тянет стихийно, это, юноша, не романтика, не слова, а наука…

– Я как естественник могу обеспечить математику, физику… э-э… точные дисциплины, – сказал Трунов.

– Тилькы ж вы требуйте! Хочь линейкой бейте, як нас гуляйпольский поп Дмытро былы… если шо не вывчу, – попросил Нестор. – Буду грызты вашу панску науку, як крыса сало. Мы з братамы рослы, як эти… як горобци в навози… звыняйте! А способность до учения у мене була. Поп Дмытро говорылы. И наш Антони!

– Ну и хорошо. И ладно, – улыбнулся Аршинов. – Вот Зиновий Евсеевич будет учить вас русскому языку и литературе.

– Русскому? – удивленно переспросил Махно.

– Представьте себе! – улыбнулся Сольский. – Еврей – и кандидат русской словесности. Такие вот чудеса!

Теперь уже вместе со всеми засмеялся и Нестор.

Время летело над Бутырским замком… дни, месяцы, годы. Легкие снежинки мелькали за решеткой окна или пригоршнями сыпал дождь…

Под руками у Нестора всегда были книги, горы книг. Он читал их запоем. Особенно ему понравились газеты. Дни в тюрьме тянулись уныло и однообразно. А за стенами клокотала жизнь. И ее отголоски, каждый день новые, отражались на газетных страницах. Прочитаешь какую-то заметку, потом прикроешь глаза, и можешь явственно представить, как это было.

Газеты помогали ему осмыслить недавнее прошлое и заглянуть в ближайшее будущее. То, в чем не мог разобраться сам, разъясняли товарищи по камере.

Когда их выводили на прогулки, он прихватывал с собой одну из газет. Арестанты в суконных бушлатах, в мокроступах, картузах и шапках медленно ходили по кругу в тюремном прогулочном дворике. И Нестор, изредка спотыкаясь, пытался читать даже здесь.

Сольский оказался талантливым учителем. Он наговаривал ему диктанты, заставлял страницами переписывать прозу Лермонтова или Лескова, терпеливо повторял Нестору то, что тот не сразу мог понять.

Иным был Трунов с его «точными» знаниями. Он сердился на непонятливого ученика, ругался с ним, топал ногами и, рассерженный, расшвыряв по полу книги, уходил в свой угол. Но спустя час возвращался и снова, с криками и обидами, рисовал на бумаге геометрические фигуры, выписывал простейшие формулы и вновь и вновь втолковывал свою науку.

Больше всего Нестор любил географию. В полдень, когда солнечный свет заливал камеру, он раскладывал на столе географическую карту и мысленно путешествовал по материкам и континентам. Особенно ему почему-то нравился огромный Тихий океан с таинственными островами, у которых были такие красивые и необычные названия – Фиджи, Самоа, Таити, Пасхи…

Сидя над картой, Нестор задумчиво грыз карандаш, и постепенно взгляд его обращался к знакомым местам и находил то, что искал: Новороссию, Екатеринослав, Александровск, Гуляйполе…

Он вспоминал весну в своих краях. Голубое небо, бескрайние садочки покрыты цветом так, что соломенные крыши, потемневшие от времени, скрываются в белой кипени.

В эти дни он получил первое за несколько лет письмо от матери. Евдокия Матвеевна писала: