Гуляйполе

«Дорогая Настя! Прими мое признательное чувство за память и личное твое участие в отношении материного хозяйства, а также по дому в разных делах. Здесь я часу даром не теряю и познакомывся с творчеством великих писателей и поэтов, а также властителей ума. Настя! Я и сам начал писать стихи, и хоть они, может, не выдают присутствия большого познания, но являются криком души. И, когда доведется встретиться, во что я верю и о чем призываю все силы судьбы, я их тебе почитаю…

И ще хочу сказать тебе, Настя, что я очень надеюсь на нашу скору встречу, потому как читаю разни газеты, и чувствую я, и мои товарыши по неволи тоже, шо скоро, очень скоро шо-то произойдет, и тогда не устоять наши темныци и мы встренемся с тобой в свободном анархическом обществе…»

Эти строки Нестор написал под впечатлением последних газетных сообщений. Не совсем понимая смысла происходящего в мире, он чувствовал, что на Россию неумолимо что-то надвигается. В этом были убеждены и его товарищи по камере. Собравшись в кружок, они целыми днями с тревогой и радостью обсуждали новости. И если раньше время текло однообразно и уныло, то с недавних пор оно заполнилось ожиданием больших перемен.

Чаще всего, когда Нестор в чем-то не мог разобраться, он обращался к Аршинову. Во-первых, они оба были екатеринославскими, вольнолюбцами из козацких краев. Во-вторых, и сам Петр Андреевич когда-то ступил на стезю революционного движения малообразованным пареньком.

Конечно, Аршинов тогда знал побольше, чем Махно, поскольку был потомственным пролетарием и его окружение в паровозном депо принадлежало к грамотной части рабочего класса.

Молоденький слесарек потянулся к социал-демократам, зачитывался Марксом и Энгельсом и даже редактировал газетку «Молот», которую печатал на гектографе тиражом в сто экземпляров. Но умствования социал-демократов пришлись не по нутру бойкому марксисту. Он хотел действия, вооруженной борьбы. Пошел в анархисты-террористы, взорвал в Нижнеднепровске полицейский участок. Стрелял в начальника депо и тяжело его ранил. Военно-полевой суд по совокупности преступлений определил Аршинову в наказание смертную казнь через повешение. На Пасху, во время службы, он вместе с пятнадцатью арестантами бежал из тюремной церкви. Скрывался во Франции, несколько раз нелегально ездил в Россию с грузом анархистской литературы. Австрия выдала его российским жандармам. Снова – «через повешение». Заменили виселицу на пожизненную каторгу. Сгноили бы, но спас царский манифест, по которому политическим заключенным дали невиданные доселе послабления. «Каторжная» Бутырка была для них, по сути, обычной тюрьмой, где даже не требовали работать.

На вопрос Нестора, как он понимает последние события в России, Аршинов долго молчал. Молчание бывает разным. Нестор понял, что Аршинов и сам находится в некотором затруднении.

– Так-так, Нестор Иванович, – улыбнулся он, глядя на Махно. – Пытаетесь поглубже копнуть?.. Но для этого надо хорошо знать не только историю, но и экономику, и еще много всего.

Но больше ничего не стал говорить. Встреча с этим задиристым хлопчиком взволновала «старого анархиста», родившегося лет на пять-семь раньше Нестора. Он словно почувствовал некий леденящий ветерок, возникший в камере после появления Махно. Так предупреждает о себе шаровая молния, залетевшая через раскрытое окно.

Шомпер, до этого читавший газету, громко и даже сердито бросил ее на койку.

– Очень, знаете, напоминает девятьсот четвертый, – оглядев сокамерников, подытожил он прочитанное. – Те же патриотические лозунги, то же шапкозакидательство. – И он обернулся к Нестору: – Любопытно, а как там у вас было? Расскажите, а?

Нестор, приятно удивленный таким интересом, ответил не сразу, подумал и решил быть откровенным:

– За всю губернию не скажу. А у нас в Гуляйпольском уезде вышло так, шо мужики-селяне купили себе зброю… ну, оружие…

– Где ж они его взяли? – удивился Сольский. – На базаре, что ли?

– Тут я ничего не могу знать, – все же вынужден был соврать Махно. – Может, и на базаре. У нас такой народ: кому шо надо, то й достанет… Быстрый народ!

– Знаем. Даже черевички у царицы достали, – хохотнул Трунов.

Махно пожал плечами. Про кузнеца Вакулу он еще не читал.