Гуляйполе

Словом, раздули из искры пламя! Пошли восстания на флоте, в воинских частях. Броненосец «Потемкин», огрызаясь неточным огнем, кое-как управляемый одними матросами, ушел за рубеж. Благополучная Одесса, город фактического порто-франко, столица свободной и контрабандной торговли, вдруг превратилась в сплошной революционный «привоз», где на всех языках и наречиях галдели о ненавистном самодержавии. Затем вспыхнул бунт в Севастополе, морской российской твердыне. Возглавил его вечный лейтенант Петя Шмидт, тридцативосьмилетний сынок и племянник известнейших адмиралов. «Командую флотом. Лейтенант Шмидт» – такие флажки поднял новый русский самозванец на захваченном им крейсере «Очаков».

Император, узнав о бунте, о захвате крейсера и еще нескольких мелких кораблей, попросил срочно доложить ему, кто такой этот Шмидт. Была даже составлена депеша от министерства: лейтенанту, если он подаст в отставку, присвоить звание капитана второго ранга со всеми полагающимися привилегиями и наградами.

Но Шмидта нельзя было переубедить. Не по годам – по духу – пылкий романтический юноша, он после окончания Морского училища совершил, по мнению многих, красивый и высоконравственный поступок: женился на проститутке, желая спасти хоть одну «заблудшую душу» из самых низов «нещадно эксплуатируемого народа». Девушка с хрипловатым голосом и грубыми манерами привела его в свой нищий домик за Песками, где жила ее большая семья. Решительно отказавшись от удовольствий, которые предложила ему новая знакомая, выгнав всех из комнаты с протертым диваном, Петр Петрович встал на колени и торжественно предложил Доминике (так звали проститутку) руку и сердце.

Доминика решила, что перед нею сумасшедший, бежавший из дома скорби. Но на следующий день моряк снова явился к ней, теперь уже с букетом цветов и увесистой пачкой денег. Все свои сбережения, двенадцать тысяч рублей (сумма для Доминики неслыханная), он бросил к ее ногам. Тут только, при солнечном свете, девушка заметила, что мичман отличается редкостной красотой: продолговатое аристократическое лицо, вьющиеся густые волосы, огромные черные глаза, горящие нестерпимым жгучим огнем.

После скорого и тайного венчания началась «семейная жизнь». Одновременно началась и служба, полная неудач и всяческих провалов.

Несчастливым для Шмидта получился и брак. Доминика оказалась дамой неблагодарной, она, случалось, поколачивала мужа и в конце концов возвратилась к своему прежнему занятию…

И вот, спустя время Петя Шмидт, убедившись, что слава героя революции – это единственная слава, которая может ему достаться, пошел на смерть, подобно террористам, пошел с отчаянием и радостью. Он знал русскую общественность, русскую интеллигенцию, ненавидевшую власть – любую – и всегда рукоплескавшую революционерам. Эта интеллигенция воспитала его. Он был ее частью, он тоже ненавидел настоящее во имя будущего, которое непременно должно быть светлым и счастливым.

Император всея России был когда жестоким, а когда и чувствительным человеком. Он жалел Шмидта, которого надлежало расстрелять. Что случилось со страной? Почему этот адмиральский сынок так невзлюбил его, царя?

Отец Николая, огромный, как скала, истинный самодержец Александр Третий, казалось, знал, как управлять Россией. Его сыну эта наука не далась. Характером не вышел.

Ведь только что Николай Александрович подписал знаменитый октябрьский Манифест, даровавший свободы, отменивший цензуру. Но все эти запоздалые уступки были восприняты «общественностью» как проявление трусости и слабохарактерности. Газеты печатали глумливые пасквили.

И за что эти люди ополчились на царствующий дом? Нет-нет, конечно, «хозяин земли Русской» верил, что подлинный, «коренной» народ России любит царя, уважает Отечество и искренне предан православной церкви. Иначе кто же тогда на всяких церемониях, собравшись у храмов, кричит «ура», бросает в воздух шапки и утирает слезы умиления? Их тысячи и тысячи – простых, чистых душой и помыслами российских подданных. Все вокруг уверяли царя, что именно такой народ и населяет страну, а мутит воду кучка ищущих своей выгоды иноверцев или закоренелые злоумышленники.

Кому рассказать о тяготах и мучительных решениях, которые выпали на долю самодержца в этом новом и непонятном двадцатом веке? Многое идет не так, как ему хотелось. Бунты, революции. Но разве он желал этого?

Отовсюду, даже со стороны «лучшего», обеспеченного общества, сыплются упреки в непомерной роскоши, которой окружены Романовы.