Гуляйполе

После подавления бунта в Севастополе и ареста Шмидта, после разгрома баррикад в Москве преданными семеновцами волнения как будто пошли на убыль. Снова задымили трубы заводов, страна встала на путь ускоренного экономического развития. Правда, пришлось взять новые займы у французских республиканцев, у правительства, куда уже пробрались злорадствующие социалисты, выслушивать на встречах «Марсельезу» с ее призывом сбросить ненавистных тиранов…

Но унижение стоило того. Промышленники зашевелились, а рабочие были довольны немалыми прибавками жалованья и сокращением трудового дня.

Однако первое же заседание только что избранной Государственной думы, нового российского парламента, преподнесло сюрприз: несусветную пустопорожнюю ругань в адрес Романовых и правительства, призывы «скинуть!». Говоруны дорвались до трибуны, их слава стала затмевать славу террористов.

Не оставалось ничего другого, как разогнать Думу. Избрать новую. Впрочем, такую же. Газеты, почувствовав волю, с явным удовольствием печатали вольнодумные речи депутатов. Тиражи выросли мгновенно. Читать газеты стали даже на селе. На сходках.

Промышленность развивалась. А село не переставало бунтовать.

Крестьянство – не шутка. Пять шестых населения. Океан. Правительство растерялось, да и Романовы тоже. Император искал человека, который мог бы навести порядок, на которого можно опереться, коль сам не дюж.

И такой человек нашелся. Один на всю Россию. Бывший ковенский, а потом саратовский губернатор Петр Аркадьевич Столыпин, отличавшийся большим и твердым умом, исключительной смелостью. Во время крестьянских возмущений он выходил прямо к толпе, не однажды смотрел в дуло револьвера и своей решимостью укрощал отчаянных бунтарей. В губернии приказал: «Не стрелять». Погасил пламя без жертв. А жандармского полковника за то, что тот вопреки предупреждениям не шевельнул и пальцем, чтобы предотвратить покушение на воинского начальника Сахарова (генерал был убит наповал), за шиворот выбросил из присутственного здания.

Столыпин отважился заявить, что он не против уничтожения больших имений в Центральной России и Поволжье, так как они не дают никаких доходов, товарного продукта и их хозяева давно ведут паразитический образ жизни, мирясь с низкими урожаями. Крестьянам же обещал землю и деньги на переезд в богатую угодьями Сибирь, на первое время освобождение от налогов. Ему поверили.

Разумеется, Петр Аркадьевич, став министром внутренних дел, а вскоре и премьером (ежели на французский лад), не всегда был мягким, сговорчивым. На юге, в Новороссии, где помещичьи латифундии приносили значительную прибыль, можно сказать, кормили страну, карательные войска, если им оказывали вооруженное сопротивление, расправлялись с бунтовщиками на месте. Там, где анархисты успели раздать крестьянам оружие и подбить их на поджоги и погромы, казаки и пехотные части, оставшиеся верными присяге, не церемонились. И пушки подтягивали. С картечными зарядами.

Вскоре вся Россия оказалась в ежовых рукавицах Петра Аркадьевича. Дела арестованных рассматривали военные суды. При подавлении мятежей было убито и повешено 26 тысяч бунтовщиков. Виселицы называли «столыпинскими галстуками». Еще больше было приговорено к каторге.

Впрочем, революционеры отвечали не менее грозными карами. Одной из первых в качестве отмщения была казнь генерала Мина, командира лейб-гвардии Семеновского полка, подавлявшего восстание в Москве. Миловидная девушка, прогуливаясь по перрону вокзала, выстрелила ему в спину, в упор. Затем убили адмирала Чухнина, который, командуя Черноморским флотом, подавил мятеж Шмидта. Наконец, от пули террориста пал и сам Столыпин, так и не успевший завершить начатые реформы. Его невзлюбили обе императрицы – вдовствующая и настоящая – за то, что на его фоне Николай выглядел тряпичной куклой, ряженым на бесчисленных церемониях.

Но экономический взлет в России теперь уже продолжался и без Столыпина. В обществе одни были потрясены свалившимися на них словно с неба деньгами, а другие все отчетливее осознавали пропасть, которая пролегла между ними и свежеиспеченными богачами. Старые, исконные ценности рушились. Новоявленные «ротшильды» напропалую кутили и осваивали пришедший в Европу из Южной Америки страстный танец танго. Жены превращались в кокоток, кокотки – в жен. Параллельно со страшной эпидемией быстрого обогащения шла эпидемия банкротств. Стреляться стало модно, даже без причин. Распутин хозяйничал в кабинете министров, пользуясь исчезновением своего заклятого врага Столыпина. Прокуроры покупались так же легко, как адвокаты. Суды присяжных оправдывали убийц и бандитов.

Никто толком не понимал, что происходит, и поневоле возникали разговоры: «Для оздоровления России нужна одна хорошая война». Четвертая Дума наконец-то избавилась от засилья левых болтунов и попала в руки болтунов правых, ставленников буржуазии. Те оказались еще более опасными, рассуждали о предстоящей войне как о деле решенном.