Гуляйполе

Нестор еще дважды сталкивался в толпе с высоким поляком, они улыбались друг другу, и поляк в знак приветствия подносил пальцы к полям выменянной у Нестора шляпы. Но глаза его оставались все такими же пронзительными и холодными.

Откуда было знать Нестору этого каторжника? Ничего не говорили о нем и наставники-анархисты. Он был человеком не их политического круга, они ничего о нем не знали. А между тем поляк уже имел известность в России и слыл в польской социал-демократической организации разоблачителем и ликвидатором предателей и провокаторов. Ещё задолго до Бутырки, во время северной ссылки, он многие месяцы и даже годы, стоя перед зеркалом, вырабатывал пронзительность и сверхчеловеческую силу взгляда.

Эти двое вскоре забудут о мимолетной встрече, но судьбы их не однажды пересекутся. Имя этого поляка было… Феликс Дзержинский.

Нестор толкался в толпе, оглядывался по сторонам. Только теперь он начинал понимать, насколько необычный, невиданный мир окружал его.

Дамы, забравшись в автомобиль, стали бросать в толпу цветы.

– Успеть бы еще к Таганке! – обеспокоенно сказал стоящий в машине оратор и потянул цепочку часов, выглядывавшую из кармашка френча. В руке его, однако, оказалась не золотая луковица Бурэ, а лишь обрывок цепочки. Он ухватил пальцами нагрудный карман под бантом.

– Вот дьяволы! Ни часов, ни портмоне! И когда успели?

Шофер, а точнее, сидевший за рулем господин, в котором угадывался офицер, мрачно изрек:

– Небольшая жертва на алтарь демократии.

Машина тронулась, расчищая себе путь. Невозмутимый шофер в кожаном давил на клаксон.

– Пойдемте, Нестор! – позвал Аршинов.

– Мне на Брянский вокзал, а оттудова додому…

– Как, разве вы не познакомитесь с московскими анархистами? С соратниками? – спросил Шомпер и взглянул на Сольского: – У вас, Зяма, кажется, большая квартира? Может, возьмете Нестора к себе?..

Договорившись с товарищами о скорой встрече, Сольский и Махно пошли по Долгоруковской улице. Шум, крики. Солдаты и студенты тащили упирающегося городового. Лицо его было в крови. Ножны стучали по брусчатке. Саму «селедку» нес студент, он воинственно держал ее над головой, явно побаиваясь этой тяжелой штуки.

Вышло солнце, засверкали маковки на храмах Скорбященского женского монастыря.

– Ну и как вам все это? – спросил Сольский.

– Не знаю… Москва. Я на нее через решетку глядел. Господ много… Мне додому поскорише надо!

– Успеете. Осмотритесь, послушайте… – Сольский вытер вспотевшее лицо. – У вас глаза не болят? – спросил он.

– Болят.

– Это от обилия света. С непривычки. Зайдем?

Они зашли в аптеку под вывеской «Иосиф Мильх. Дипломированный оптик. Очки, пенсне, искусственные глаза».

Человек в белом халате почтительно склонился перед ними. Под стеклом прилавка были разложены оптические принадлежности, включая и немигающие искусственные глаза.

– Гражданин, мы только что из Бутырской тюрьмы, – объяснил Зяма не без гордости. – Глаза в темноте несколько поослабли… яркого света не выносим!

– Понимаю-с… Вам лучше с затемненными стеклами. Извольте подобрать! – Провизор выложил на прилавок несколько пар темных очков.

Зяма извлек из кармана деньги.

– Что вы! – возмутился провизор. – Я не беру денег с людей, пострадавших от царизма. Как можно!

Махно примерил очки перед большим зеркалом. Покачал головой, удивленно сказал:

– Хмм… Я себя с трудом узнав. Считай, девять годов самого себя почти шо и не видел.

Он снимал и вновь надевал очки. Вглядывался в свое лицо. Привыкал к нему.

Сольский посмотрел на Махно. Вспомнил подчеркнутую им цитату из лермонтовского «Вадима»: «Этот взор был остановившаяся молния, и человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был содрогнуться…»

Нестор изучал свое отражение. Морщил лоб, сжимал губы…

На московских улицах было полно народа. Простые люди по холодному времени, хоть день и выдался теплый, были одеты кто во что горазд, в основном бедно – сказывалась война. Пальтишки, зипунишки, армяки. Много попадалось солдат, расхристанных, со сбитыми набок повытертыми папахами, растерянных, с изумлением глядящих на офицеров с красными бантами или ленточками. Мелькали в толпе курсистки, гимназистки. На их лицах светился восторг.

Ярмарка, а не город!

Зяма Сольский и Нестор пробивались сквозь толпу. Свернули в тихий переулок с высокими нарядными домами.

– Як тут люди живут? – покачал головой Нестор. – Муравейник!..

– Привыкают… Человек – такая скотина, ко всему привыкает.

Зяма остановился у массивного шестиэтажного дома в духе неоготики, парадный подъезд которого сторожил каменный лев.

– Ну вот и пришли. – Сольский похлопал каменного льва по загривку: – Здравствуй, Мозамбик!

– Вы шо ж, тут живете? – удивился Нестор.

– Ну да. Во-он мои окна, – указал Сольский куда-то ввысь.

– Какие?

– Ну, все… все на пятом этаже. Это не моя, папочкина квартира.

– Раз, два… восемь окон, – пересчитал Нестор. – Буржуйска квартира. Не для нашего брата.

– Анархическая революция скоро всех уравняет.

– Ну, вы идить, а я тут пидожду… на воздухи! – вдруг почти по-украински, немного съежившись, произнес Махно.