Гуляйполе

– Меня – так на Брянский вокзал, – ответил Нестор, отстраняясь и поправляя темные очки. Вздохнул: – Жаль, не хочешь со мной. Очень нам на селе ораторы нужны. Народ сейчас слово ловит в оба уха. Жадный на вольное слово, заскучал при царе! Не попов же слухать! Им революция как таракан в ухе! А то поехали? А?

– Нет. Я нужен тут, – убежденно сказал Шомпер. – Отсюда все начнется.

Все еще шмыгая носом, он достал из кармашка жилетки простенькие серебряные часы, «дутые», выпуклые, тяжелые – такие носили приказчики, но на цепочке – и протянул их сокамернику:

– Прими, Нестор! На память!

– Да шо ты, Исак Матвеич, – даже рассердился Махно. – Як можно! Тебе самому они не меньше, чем мне, нужны.

– Бери, бери! Мне Зяма «Лонжин» обещал подарить. И подарит, я знаю. Он любит пыль пускать в глаза, банкирский сынок… Но он добрый! – Шомпер сунул часы Нестору в карман шинели. Заботливо посоветовал: – Ты только их подальше спрячь. – И снова всхлипнул: – Все ж дорога впереди. Опасная, я так понимаю, дорога!

На перроне была толчея. В зеленый вагон пыталась вломиться толпа.

– Билеты, граждане! Билеты! – тщетно взывал кондуктор.

– Какие билеты? – возмутился матрос. – Я на Черноморский флот еду кровь проливать! А ты – билеты! – Он протянул руку Нестору: – Давай, солдат! А то сомнут! Свободный народ, чего с него возьмешь? – И втащил Махно в вагон.

…Бежали за окном деревья, проносились смутные пейзажи. Дождь заливал стекло.

– Далеко направляешься? – спросил у Нестора матрос.

– В Гуляйполе.

– Где ж это?

– В степи.

– И что там у вас, в Гуляйполе?

– Земля.

– Много?

– Много, – усмехнулся Нестор. – От края до края. Як твое море…

Поезд остановился в Гуляйполе. Это уже была не та чинная и чистенькая станция, как раньше. Теперь прямо на дощатой платформе, на просторном перроне раскинулся огромный базар. Шум, гвалт. Груды мусора. И поезд, что подкатил к Гуляйполю, тоже был базаром, только на колесах. С площадок, с крыш, из окон вагонов соскакивали люди. Много солдат, то ли собирающихся на фронт, то ли бегущих оттуда, мужики и бабы с одичавшими взглядами, многие в полувоенном сукне: война раздевает, война и одевает. Вклинивались в толпу, размахивая привезенным на продажу.

– Картопля! Картошечка! З укропчиком, з шкварочкамы!.. – звучали голоса торговок.

– Чоботы военни, мной не брошени, вамы не ношени! – поднимал над собой сапоги солдатик. – Пидметкы бычачи, голенища свынячи! Два рубля – обувка твоя!

– Рядно! Рядно! Две штуки беры – всей родне на штаны. А если на онучи, так еще лучше!

– Сало гуляйпольске! Соломлою смалене! Съешь шматок – прожывеш лышний годок!

Не только станции на Украине изменились, но и язык стал несколько другим. Война еще сильней перемешала Россию и Новороссию. Московский, курский, рязанский говоры все больше проникали в степной суржик.

Никем не узнанный, надвинув на лоб папаху, подняв воротник шинели, в пугающих темных очках, Нестор пробрался сквозь перронную суету.

Одна из торговок пригляделась к «солдатику», ахнула:

– Дывысь, Мотря, чи то не Нестор Махно, чи… Ей-бо, Нестор!

Товарка чуть не уронила укутанную в тряпье кастрюлю:

– Тю на тебе! Он же на каторги помер, в Сибири!

– Яка Сибирь? В Москви сыдив, у подвали! Девять год!

– Очи, дывысь, в чорному, як у старця. Ослип, чи шо?..

Вместе со своим товаром бабы вскоре оказались на площади позади вокзала. Укладывали на бричку товар, усаживались сами.

– Поехали? – спросил возчик.

– Пидожды!

Нестор тоже вышел на площадь, медленно побрел меж бричками и таратайками, вглядывался в лица.

– Ни, не слипый! – твердо сказала торговка. – Бачиш, головой крутыть. Выглядае когось, чи шо?

– То ж он пид чорнымы окулярамы очи од людей скрывае.

– Нашо?

– Видать, у нього тепер, писля каторгы, очи таки, шо… Ну, як у зверя!.. Поганяй, Мыхайло!

Бричка тронулась и, поднимая дорожную пылюгу, покинула станцию.

А Нестор, оглядев площадь и не увидев никого из знакомых, подошел к дедку, ожидающему пассажиров на своей убогой таратайке.

– Ну шо, диду, в Гуляйполе отвезешь?

– Можно и отвезты, – отозвался дедок. – Вы это… як потерпилый просыте? Чи, може, у вас грошенята водяться?

– Найдуться. – Махно вынул из кармана бумажного «мыколайчика».

– Ну шо ж, – согласился дедок, коротко взглянув на ассигнацию. – Хочь царь и скынутый, а пока шо ще в цене.

Нестор уселся в таратайку, днище которой было притрушено соломой. Таратайка медленно тронулась.

– А скажить мени, добродию, може, знаете, яки тепер гроши будуть? – спросил дедок. – И скоро, чи ни? И якый буде патрет? А то мени вже якось давалы пьять рублив з патретом. Там був якыйсь пан в шляпи. Сказалы, шо наш прензидент, чи хтось. А шо выяснилось? То не гроши булы, а картынку з якогось журналу выризалы. Обдурылы дида. Прышлось в хати на стену прыклеить, шоб хоть якаясь польза була.

– Грошей, диду, скоро совсем не буде.

– Так-так… Царя не буде, грошей не буде… може, и хлиба не буде?

– Хлиб на Украине всегда буде, – твердо ответил Махно.

– Н-но!.. – Дедок дернул вожжи, но лошадь не прибавила хода.

Дедок задумчиво покачал головой: