Гулящая

— Дивчина… из нашего села. Третий год уже здесь служит. Старая моя подруга. И никак не удается с ней встретиться.

— А у кого она служит? Не у Луценчихи?

— Не скажу…

— А какая она? Чернявая, высокая, губа будто разрублена.

— Она, она! — крикнула Христя. — Маленькая на нож упала.

— Знаю. Молодица с того двора рассказывала, что она с каким-то панычом водится, — он живет у Луценчихи на квартире. «Раз, — говорит, — ночью сплю, а сквозь сон слышу — дверь из комнаты паныча скрипнула. Кто-то вошел туда. Спрашиваю, кто там — не отзывается… Гляжу — что за черт! Марина лежала со мной рядом, а то только место теплое. Вот, — думаю, — тихоня. Слышу — целуются. Не скоро вернулась она. Уже светало. „А что, к панычу ходила?“ — спрашиваю. Она молчит. Потом как заплачет. „Что ты?“ — спрашиваю. Она тогда давай просить, чтобы никому не говорила».

— Неужто Марина такой стала?

— А что ж она — святая?

Христя молчала. «Неужели это правда? — думала она. — Марина была недотрогой: бывало, боится, если хлопец заговорит с ней. А теперь что? Нет, это неправда, неправда! Кабы мне увидеть ее, я по глазам узнала бы…»

Сон начал одолевать Христю.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ей не долго пришлось ждать. Во вторник, как ушла Марья на ночь, так и утром не вернулась. Уж пан на базар собирается.

— Скажи Марье, чтоб на базар шла.

— Нет ее, — отвечает Христя.

— Как нет?

— Не вернулась.

— Вот чертовка. Тогда ты иди.

Христе давно хотелось куда-нибудь сходить, хоть в город, и людей посмотреть. Она быстро оделась и взяла корзину.

До базара рукой подать. Уж и возы видны, доносятся шум и крик. Вдруг из-за угла показалась какая-то дама.

— Здравствуйте, Антон Петрович, — сказала она, протягивая руку пану. — На базар?

— На базар.

— Пойдемте вместе.

— А почему вы одни? — спрашивает Рубец.

— Я не одна: там, позади, горничная. Беда с этой прислугой! Кухарка как ушла вчера вечером, так и до сих пор не возвратилась.

— И у меня не лучше. Видно, все кухарки сговорились.

Они захохотали. Христя молча идет позади. И вдруг глядит — Марина!

— Здорово, Марина!

— Христя? — вскрикнула та. — Откуда ты взялась?

— Я уж больше месяца тут. Служу.

— Как же так? А дома кто?

— Нет уж у меня дома, — грустно сказала Христя.

Она начала рассказывать о постигшей ее беде, но в это время они как раз пришли на базар; пан повернул в одну сторону, а пани в другую.

— Марина! Ты приходи ко мне, я тебе доскажу.

— Приду. Непременно приду. Жди на днях.

Христе не терпелось скорее увидеть Марину. «Совсем переродилась она — выглядит барышней, одета нарядно, платок на шее… И какая проворная стала… совсем не та Марина…» — думает Христя.

На базаре они не замешкались: купил пан мяса и зелени, и пошли домой. В кухне они застали Марью лежащей на полу; голова у нее была закутана в платок.

— Ты где шлялась? — крикнул пан.

— Я нездорова, — не поднимаясь, ответила Марья охрипшим голосом.

— Марш со двора! Всю ночь шляться ты здорова! Марш!

Марья поднялась. Платок упал с плеча. Увидя ее лицо, Христя чуть не крикнула. Не видно было ни глаз, ни рта, ни носа, а какая-то распухшая синяя маска.

— Кто это тебя так разделал? — спросил удивленный пан.

Марья дрожала как в лихорадке. Из ее распухших глаз текла какая-то мутная жидкость.

— Господи! — воскликнул пан. — Если бы тебя хозяин или хозяйка ударили хоть раз, что бы ты запела? Сейчас же побежала бы жаловаться, а если солдат морду разделал — так ничего.

Марья зарыдала.

Пан пожал плечами, плюнул и ушел в горницу. На Христю напал такой страх, что она боялась подойти к плачущей Марье. «Что это с Марьей? Неужели ее так избил этот фельдфебель?»

— Христя, голубка! Поработай за меня, пока я отлежусь, — немного спустя сказала Марья. — Я тебя отблагодарю.

У Христи от жалости навернулись слезы, и она бы разрыдалась, если б ее в это время не позвали. Когда пан ушел из дому, она начала умолять хозяйку:

— Пани, голубушка! Заставьте меня хоть день и ночь работать, но не гоните Марью из дому. Куда она пойдет такая страшная?

Пани пошла поглядеть на Марью.

Женское жалостливое сердце не могло остаться равнодушным при виде несчастной Марьи. Она посоветовала ей чем-то смазать лицо и отослала в сарай.

Христя металась как угорелая, норовя всюду поспеть, все сделать вовремя, без задержки, чтобы не было нареканий на Марью. К вечеру она страх как уморилась! Пока хозяева пили чай, она немного прикорнула на нарах. Потом приготовила и подала ужин и уж после этого пошла в сарай проведать Марью.

Та, видно, спала; на зов Христи она не откликнулась. Слышно только ее тяжелое дыхание. Христя тоже легла. Но что-то ей не спится, все Марья в мыслях. Вокруг темно, хоть глаз выколи, а перед ней все Марья избитая. Закроет глаза, и снова Марья перед глазами. Тихо, неподвижно лежит Христя с открытыми глазами; сквозь щелочку снаружи пробиваются полоски тусклого света… Забегали в темноте, засверкали. Сколько их, Господи! Темнота рассеялась… Послышались всхлипывания, затем плач. Христя вскочила.

— Марья!

Плач стал еще слышнее.

— Может, вам нужно что-нибудь? Я принесу.

— Ничего мне не нужно… Иди, ляг рядом.

Христя легла рядом с Марьей.