Гулящая

- Так ты не миновала рук Проценко?

- Нет! Чтоб он пропал! И теперь липнет как встретит.

- О, он вашу сестру любит, не дает спуска.

- А где теперь Довбня? - помолчав, спросила Христя.

По шинкам шляется. Как-то у меня в холодной ночевал.

- За что?

- Пьяного нашли под забором.

- Хотелось бы мне повидать его.

- А что, и с ним зналась?

- Я жила у них, когда ушла от Рубца. Он хороший человек, а жена его, хоть и старая моя подруга, злая баба. Когда мы с Колесником уезжали из Кута, я забегала к ней. В хибарке живет, с солдатом, рада, что от мужа избавилась... На что же он живет?

- Кто?

- Да Довбня.

- А черт его знает. Днем около суда шатается. Поймает мужика, настрочит ему прошение - вот и есть на выпивку.

- А нам хорошо, у нас даровая,- улыбнулась Христя.- Пей - и пьян никогда не будешь.

- О, да ты шельма! - сказал Кныш, заметив лукавую улыбку в ее глазах.

- Я не шельма, я шельмочка! - игриво возразила она.

Кныш залился веселым смехом.

- Знаешь, что, Христя? Меня, может, скоро переведут на другое место. Поедешь со мной?

- Куда?

- Еще не знаю. Может, и в N.

- Туда я ни за что не поеду.

- Почему?

- Там все знакомые люди. Из деревни приедут - узнают.

- А тебе что?

- Ничего. Только я туда не поеду.

- Ну, а в другое место?

- Отсюда никуда не хочу. Я бы одного хотела: пристройте меня куда-нибудь.

- Куда же мне тебя пристроить?

- Куда-нибудь в гостиницу. Скажите какому-нибудь хозяину, чтобы дал мне номер.

- А платить кто будет?

- Свет не без добрых людей,- со вздохом ответила Христя.

- Гуляй, значит?

- Что же мне больше делать? - чуть не плача, сказала Христя.- Другие хуже меня, да у них все есть. Только я одна такая глупая, что до сих пор ничего не нажила.

Разговор на некоторое время оборвался. Христя сидела, понурившись, Кныш широкими шагами ходил по комнате.

- Худое ты задумала,- сказал он, помолчав.- Тебе со мной будет лучше. То беготня, беспокойство, а то была бы ты у меня хозяйкой дома.

- Была уж я такой хозяйкой,- снова вздохнув, сказала она.

- Как хочешь. Я тебя не держу. Говорю тебе только - тебе же хуже будет.

- Хуже, чем есть, не будет.

В этот день они больше не говорили. Кныш бегал по делам, а Христя, сидя дома, думала про свою участь. Господи! До чего она дошла! До чего довели ее добрые люди да горькая жизнь! Если бы мать встала из гроба и поглядела на нее в ту минуту, когда она просила Кныша поместить ее в гостиницу. Что бы она сказала? Снова бы умерла и уж больше не захотела бы встать. Что же ей делать, как ей быть? Ехать с Кнышом? Ни за что! Опостылел он ей, осточертел. Если б она его не боялась, и дня бы тут не жила. А то целуй его, ласкай пьяную рожу. Разве не хуже ей сейчас? То она хоть будет свободна, а тут того и жди, запрут в этот проклятый клоповник, а то и подальше. Попала мышка коту в лапы, твори его волю, тешь его сердце, смейся, ходи перед ним колесом. Что из того, что тебе слезки, лишь бы ему были игрушки!

Кныш пришел перед рассветом.

- Ну, Христя, прощай, еду в N.

- Так скоро?

- Да. Назначили помощником исправника. С приятелями магарычи распивали.

- А как же я?

- О тебе я говорил одному человеку.

- Ну?

- Обещал.

- Мой хороший! Мой милый! - воскликнула она, повиснув у него на шее.

- А все-таки тебе лучше ехать со мной. Понятно, не сейчас. Теперь ты перейдешь в гостиницу. А я поеду - осмотрюсь, найму квартиру. Слышишь?

- Слышу, слышу,- ответила Христя, думая: "Дай мне только уйти из этого ада - ноги моей у тебя не будет!"

Христя уже целый месяц живет в гостинице. День спит, ночь гуляет. Где она только не побывала, кто у нее не перебывал! И все пьют без просыпу, все шальные. Как расходятся, разгуляются, вино у них льется рекой, деньгами сорят без удержу. Сколько этих денег прошло через руки Христи? А где они? Только и всего, что сшила себе новое платье, купила шляпку, рубашек. Все остальное идет хозяину. Легко сказать - за один номер надо отдать пятьдесят рублей в месяц! А если она есть захочет, так с нее дерут не как со всех голодных людей, а в два раза дороже. Придет к ней кто-нибудь,- плати рубль. Лакеи тоже по полтиннику требуют за то, что приводят гостей. Что она, корова, которую беспрерывно доят, чтобы побольше выжать прибыли? Так ведь и корова перестанет давать молоко, а она?

От бессонных ночей у нее уже потускнели глаза, побледнело, пожелтело личико, пришлось уже румянами натирать щеки. И она натирала.

Как томится душегуб от того, что ему все мерещатся зарезанные души, так томилась все время и Христя от тяжких, гнетущих предчувствий беды. И как он, чтоб забыться, идет на новое душегубство, новой кровью заливает свой первый скользкий шаг, так и она, опомнившись, заливала горе вином... От него на душе становится весело... сердце бьется быстрей, кровь стремительней бежит по жилам... а в голове вихрем кружатся легкие, как тень, мысли и думы, кипят, как вода в омуте... Какое-то безумие нашло на Христю, яростная волна подхватила ее и понесла... Она не пыталась удержаться... Пускай несет!