Гулящая

- Где я только не бывала? В пекло только не попадала; да и там, верно, хуже не будет, чем здесь!

- Что же с вами было? - полюбопытствовала Христя.

- Много будешь знать - скоро состаришься. Спи лучше.

- Что-то не спится... А вы, тетенька, правду сказали про барыню,немного погодя брякнула Христя.

- Про какую барыню?

- Про нашу.

- Какую правду?

- Что она паныча любит.

- Разве и ты заметила?

Христя стала рассказывать про вчерашнее. И что за диво! Марья сразу ожила, даже к Христе на постель перебралась слушать.

- Ох, боже! чего только эта любовь не делает,- с тяжелым вздохом произнесла она напоследок.

- И что это за любовь такая? - спросила Христя.

- Ведь вот поди ты. Невеличка птичка, а сила в ней большая! Не люби, Христя, никого. Ну ее к бесу, эту любовь!.. Покоя лишишься, ни сон, ни еда на ум не пойдут, а напоследок - еще обманут тебя, как меня, глупую, обманули!

- Кто же вас обманул, тетенька?

- Долго рассказывать, нечего слушать!.. Кто только меня не обманывал? Если бы на них, обманщиков, вылились те слезы, которые я за один раз пролила, они бы с головой потонули в них! А разве это один раз было? боже, боже! И зачем ты мне дал такое сердце проклятое?.. Ничего я с ним не поделаю. Такая уж, видно, моя доля горькая! А может, и доля была счастливая, да паны направили ее на такой путь.

- Какие паны? - спросила Христя.

- Не знаешь? - переспросила Марья.- Свои... Я крепостная была. Да ты, видно, ничего не знаешь. А я?.. Сам черт того не изведал, что мне довелось изведать!.. Чего только не было в моей жизни! - сказала Марья, подумав, и стала рассказывать.

- Мы были крепостные. Немного нас было: отец, мать да я - вот и вся семья. Жили мы в Яковцах - деревня такая. Ты не гляди, что я теперь такая стала,- постарела, подурнела; а смолоду я была красивая, бойкая, веселая... и язычок у меня был остер. Вся деревня смеялась моим шуточкам, всем хлопцам и девушкам я давала прозвища. Не девка была - огонь!.. Мать меня любила души во мне не чаяла. Бывало, задержусь где-нибудь - она уж в тревоге, она уж в слезы. Как же? - дочка единственная!.. Может, и отец любил, да некогда было ему за панщиной свою любовь показывать. Как погонят, бывало, на работу, так за месяц разве только один раз домой наведается. Он был бондарь и все на панском дворе пропадал, а мать одна со мною. Отец худой был, тощий, заморенный; придет, бывало, домой - и сляжет... Мать возится с больным, а я себе гуляю... Вот и выгулялась здоровая такая, дородная! Ты вот немного на меня похожа... Мне уж семнадцатый годок пошел, хлопцы около меня, как хмель вокруг тычины, вьются, а больше всех Василь Будненко. Чернявый, кудрявый; не хлопец - а картина! Люди говорили: "Вот бы поженить - пара была бы на славу!.." Оно бы, может, так и случилось, да... Отец все хирел, кашлял, таял как свеча, на ногах, сердечный, и умер. Ну, известное дело, после смерти отца забот и хлопот не оберешься. Если бы Василь был посмелее, может, мы и поженились бы, да он все ждал, пока отцу год кончится. Мне-то он так сказал, а матери - ни слова. Жду я, когда кончится год. Уж два месяца прошло. Как вдруг приходит к нам управитель: "Тебе, Явдоха, приказ: перебираться с дочкой на панский двор, а сюда дворового Якименко переведут..." Господи! Уж и наплакались мы тогда с матерью, долю свою проклиная! А люди в один голос: "Ну, пропала Марья, конец теперь ей!.." Мать плачет, убивается, а мне что-то страшно так. Не приведи бог, повесят или утопят, жить-то ведь вон как хочется! Может, и лучше было бы, если б повесили или утопили: меньше горя хлебнула бы. Так нет же, до сей поры по свету мыкаюсь! Переехали мы на панский двор. Там бабы да девки друг с дружкой все шепчутся, на меня посматривают и ухмыляются. А мать знай слезами обливается...

"Не плачь, старуха,- как сейчас, слышу голос кузнеца Спиридона.- Вон у тебя не дочка, а картина: не даст в обиду! Заступится перед паном. Еще награду получишь за то, что вырастила такую".

Все со смеху так и покатились, а мать пуще заплакала! А я стою около матери потерянная: и на людей-то страшно мне глянуть, а сердце чуть не выскочит!

Вдруг зашумели кругом: пан идет. Все расступились, кланяются. Перед нами как из-под земли вырос пан - горбатый, кривоногий, рябой, да еще с бородой, как у еврея.

"Ну-ка, где эта красавица?" - спрашивает он. Впился в меня своими маленькими мышиными глазками из-под косматых рыжих бровей - я так и обомлела; гляжу на мать, а она как стена белая.

"Ничего, ничего,- говорит пан, ухмыляясь и показывая в ухмылке свои гнилые зубы.- Дочку нарядить да в комнаты; а мать и на кухне послужит".

Мать в ноги: "Пан мой милый, соколик мой ясный!.." - просит, рыдает.

"Чего ты, говорит, глупая, воешь? Разве твоей дочке худо будет? Не бойся, худо не будет".

Мать как припала к его ногам, так и замерла.

"Поднимите старуху,- приказывает пан,- да проветрите, а молодую в комнаты отведите". Сказал - и поковылял к дому.