Гулящая

Она думала о том, что Христя сидит вон, сорочку себе вышивает, выводит узор, а она лежит и ничего не делает. Неохота ей за работу приняться, руки у нее отнимаются... Да и к чему? Христя молода, все улыбается ей, все кажется таким хорошим и милым... Когда-то и ей так казалось, а теперь?.. Что улыбалось, то теперь дразнит, насмехается; что радовало, то теперь сердце терзает, сулит новую беду... С чего бы это: старость ли подходит, или от безнадежной жизни она так истомилась?.. Марье стало горько-горько. Она, наверно, заплакала бы, да паныч как раз вышел из комнаты в кухню. Проходя к себе, он остановился около Христи и стал глядеть на ее работу.

- Ну, чего вам? - спросила Христя, прикрывая рукой сорочку.

- Разве нельзя? - спросил он.

- Конечно, нельзя! - вспыхнув, ответила Христя.

- Боишься, чтоб не сглазил?.. У меня глаз не такой,- тихо промолвил он и прошел к себе в комнату, заперся; Христя проводила его глазами до самых дверей, вынула из-под руки сорочку и опять склонилась над шитьем. Марья видит по лицу Христи, как взволновало ее внимание паныча, как повеселела она, обрадовалась. А ее уже ничто не радует.

- Ох, треклятая жизнь! - громко воскликнула Марья, так что, Христя вздрогнула... И снова воцарилась тишина; только шуршит полотно в руках у Христи, скрипит игла, шелестит нитка, когда Христя подравнивает сборки и продергивает ее; рука Христи быстро движется, а за спиной у нее по стене быстро бегает, колышется ее тень...

Но чу! - шорох, шум шагов раздался в сенях... Идет, что ли, кто-то? Христя и Марья разом повернулись к двери. Дверь отворилась, и на пороге появился... пан не пан, а платье панское; лицо худое, продолговатое, усы рыжие, длинные; под рукой чернеет какой-то ящик.

- Григорий Петрович дома? - спросил вошедший грубым, сиплым голосом.

- Дома!- ответила Христя.

- Как к нему пройти?

- Сюда вот! - показала Христя на дверь.

Проходя мимо Христи, незнакомец задержался и уставился на нее в изумлении.

- А-а-а! - басом прогудел он, разинув рот.

Христя подняла глаза и, вся вспыхнув от его пристального взгляда, вскочила и бросилась бежать... Марья засмеялась.

- Лука Федорович! Что это вас слыхoм не слыхать, видoм не видать? Наконец-то! Сколько лет, сколько зим! Да еще со скрипкой?.. Прошу, пожаловать!- раздался из-за спины Христи голос паныча.

- А я загляделся тут на вашу девушку,- басом гудит незнакомец.- Где вы, черт возьми, откопали такую красавицу?

Христя мигом спряталась за печь и не расслышала, что ответил паныч. Незнакомец прошел к нему в комнату, дверь затворилась, и из-за нее только глухо доносился грубый, сиплый голос.

- Знаешь, кто это? - спросила у Христи Марья, когда та снова уселась за работу.

- Кто же? Не столяр ли? - неуверенно произнесла Христя.

- Столяр?! - расхохоталась Марья.- Да ну тебя совсем! Это - Довбня, паныч Марины.

"Так это он!" - подумала Христя, склоняясь над шитьем.

- Кто ж он такой? Служит где, что ли? - спросила Христя у Марьи.

- Не знаю, служит ли, нет ли. Знаю, что в соборе хором управляет. Купец Третинка как стал старостой, привез его откуда-то. Он как будто на попа учился, да не захотел в попы посвятиться. А пьет - не приведи бог. Как запьянствует, так недели две без просыпу пьет. Все с себя спустит в одной рубахе по шинкам бегает, пока не свалится где-нибудь под забором. Возьмут его в больницу, отлежится он там, протрезвится, и выйти бы надо - да не в чем. Тогда устроят складчину - кто что даст, справят ему платье, оденут прилично. Вот он и примется снова за дело. А играть мастер! Хором управлять тоже: когда без него поют певчие, только горло дерут: кто в лес, кто по дрова, а когда он управляет, будто ангелы - согласно так и красиво.

- Даст же господь такой талант человеку, да не умеет он ценить его,со вздохом ответила Христя.

- Ведь вот поди ж ты... И ученый и умница, да что толку! Панычи его сторонятся,- не водиться же с пьяницей! Панночки стыдятся и боятся; одни купцы за него... Что поделаешь, грешен человек. Водится за ним грех такой!

Пока Марья рассказывала Христе про Довбню, у того шел с Проценко свой разговор.

- Оставили вы у меня свое либретто и не приходите. В чем дело, думаю? Уж не забыли ли? Дай, думаю, сам отнесу,- говорил Довбня, кладя на стол скрипку.

- Спасибо! - поблагодарил Проценко.- Я совсем завертелся с делами.

- Да, я вот и скрипку прихватил вместе с либретто. Может, что и зажарим с вами! - грубо сказал Довбня.

- Как? Значит, вы воспользовались либретто? - обрадовался Проценко.

- Кой черт! Уж очень замысловато,- ответил Довбня.- Начал немного свадьбу. Сыграю вам, скажите только раньше: нет ли у вас чаю? Я чаю не пил.

- Христя! - бросился Проценко в кухню.- Самовар уже убрали?

- Нет, еще в комнатах.

- Нельзя ли попросить у Пистины Ивановны чаю?

- Сейчас.

И Христя, ловко спрыгнув с постели, побежала в комнаты.

- Как посмотрю на вашу девушку, так и чаю бы не пил - глядел бы на нее не нагляделся! - бубнил Довбня, уставившись на Христю, когда она подала ему на небольшом подносе чай.

- Берите же, не то брошу! - покраснев как кумач, промолвила Христя.