Гулливер у арийцев

— Что же, он завзятый фотограф?

— В том-то и дело, что нет, он очень редко выходит из

дому и большую часть дня сидит в своей комнате, куда он

не впускает даже горничную. Он сам метет пол, и стелет се-

бе постель. Когда приходят полотеры, он остается в комна-

те все время. К нему иногда приезжает его приятель, тоже

немец, и тогда он выходит с аппаратом и щелкает. Нес-

колько раз он на три дня уезжал от нас, но тогда в его ком-

нате оставался тот приятель, о котором я вам говорил.

Вообще он большой оригинал, у него в комнате много книг

и рукописей.

Вы простите меня, господин Крюгер, но среди немцев

встречается много чудаков.

— Ха-ха-ха, вы правы, господин Мори.

— Вы уже познакомились, господин Крюгер, с вашим

компатриотом?

— Нет, не успел. Да я вообще не гонюсь за знакомства-

ми. Мне нужны спокойствие и тишина.

Проходит еще три дня без событий. При таком положе-

нии вещей я могу бесполезно просидеть здесь несколько

месяцев. Необходимо что-либо придумать.

Утром я вновь ловлю Мори в вестибюле и начинаю с ним

длинный разговор. Жду появления Урбиса. Вон он тяжело

спускается по лестнице.

Я не смотрю в его сторону и говорю;

— Да, господин Мори, здесь в Чехословакии я отдыхаю,

но если бы вы знали, что сделал Гитлер с нашей Герма-

нией! Я теряю надежду туда вернуться.

Урбис замедляет шаг и бросает на меня исподлобья ис-

пытующий взгляд.

Я продолжаю:

— А многие сначала верили в Гитлера и в настоящий на-

ционал-социализм.

Мори эти вещи очень мало интересуют, но он сочувст-

венно поддакивает.

199

Я беседую с ним еще несколько минут, потом отправ-

ляюсь в столовую и сажусь на свое место.

Урбис время от времени посматривает в мою сторону. Я

сижу с видом человека, погруженного в глубокое раздумье,

потом вынимаю из жилетного кармана мятную лепешку, с

серьезным видом распускаю ее в бокале воды и с гримасой

отвращения выпиваю. В паузе между двумя блюдами я

считаю свой пульс. Девица в белом переднике спрашивает,

дать ли мне пива.

— Нет, у меня ночью был сердечный припадок.

Обед окончен. Медленно поднимаюсь по лестнице. Меня

догоняет Урбис.

— Да, у вас с сердцем, видно, неладно, — замечает он.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Моя фамилия Рудольф Урбис. Я очень рад, что здесь,

кроме меня, появился еще один немец.

— Вольфганг Крюгер, — представляюсь я. — Я тоже очень

рад, так как уже успел соскучиться в одиночестве. Для ме-

ня, больного человека, жизнь вообще лишена всех прелес-

тей. Из известной триады: женщины, вино и песни — мне,

увы, остались лишь последние.

Урбис сочувственно улыбается.

— Я вас, к сожалению, не могу пригласить к себе, госпо-

дин Крюгер, — у меня не убрано.

— Может быть, вы зашли бы ко мне?

— Пожалуй, посижу у вас несколько минут. У меня, ви-

дите ли, очень мало времени, я пишу книгу.

— Вы писатель, господин Урбис?

— Нет, так просто, любитель. А какая у вас профессия,

господин Крюгер?

— Я доктор экономических наук и работал в конъюнк-

турном институте у профессора Вагеманна. Потом я предпо-

чел уехать из Германии и теперь постоянно живу в Кат-

товицах, где работаю в банке. Там у меня, кстати, живет

двоюродный брат.

— Вы что же, политический эмигрант?

200

— Нет, не сказал бы. Я вообще человек далекий от по-

литики и никогда не состоял ни в одной партии, хотя в

свое время сочувствовал национал-социализму.

— Почему же вы разочаровались?

— Это довольно длинная история. Гитлер изменил про-

грамме, им вертят промышленники и банкиры, в то время

как настоящих национал-социалистов расстреливают. Уе-

хал же я потому, что критиковал в разговорах с друзьями

политику Гитлера, и, когда за это начали сажать в концен-

трационные лагеря, я предпочел переменить климат и от-

правился в Каттовицы.

В политике я, правда, мало что понимаю, но, как эко-

номист, вижу, что режим должен вылететь в трубу. А пока

ничего другого не остается, как сидеть и ждать. Вы пишете

книгу, я занимаюсь в банке контокоррентными операция-

ми. Могло бы быть хуже. Простите, что я утомил вас своей

болтовней. Я, видите ли, очень нуждаюсь в человеческом

обществе, и беседа с вами меня очень возбудила, так что я

должен буду принять мое успокаивающее лекарство. В

дальнейшем мы не будем говорить о политике, тем более,

что ни я, ни, кажется, вы ею не интересуемся.

— Прощайте, господин Крюгер, мы с вами еще побесе-

дуем.

Первый шаг сделан, теперь главное — не торопиться.

Впрочем, этот Урбис не особенно умен, у него в глазах что-

то бычье, он, видимо, очень упрям и уверен в себе. Если

мой наметанный глаз меня не обманывает, он должен быть

не дурак насчет женского пола. Это заметно по глазам и

губам. Я видел, как он в столовой поглядывал па девицу,

сидевшую рядом со студентом. Мне кажется, что я ясно

вижу, как у этого Урбиса работает в черепной коробке мозг.

Он, как будто, поверил моей версии, принимает меня за про-

стачка и вскоре попробует меня вербовать.

Теперь главное — не сорваться, Вольфганг Крюгер; вы

банковский служащий, больной миокардитом. Прошу вас

это твердо помнить.

Через несколько дней мы с Урбисом довольно тесно схо-

димся, беседуем на политические темы, критикуем чехов,

201

наш отель и его директора. Он пытается меня распропаган-