Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Наиболее заслуживающие доверия авторы утверждают, что ничему не нужно следовать так, как тому, что наиболее нам подобает и подходит соответственно нашей природе. Показывая, чему именно, они рассуждают обстоятельно по порядку, установленному и указанному той же природой. Они говорят, что с самого начала, только родившись, каждое живое существо устраивается так, чтобы сберечь себя, заботится о своем прокормлении, не упускает никакой возможной помощи, ищет и добывает все, потребное ему для жизни, для защиты себя и сохранения собственной природы; и можно видеть, как в каждом заложено стремление не только к собственному благополучию, но также к увеличению и размножению своего вида (spezie). Отсюда во всех животных произрастает стремление к соитию, в результате которого у них появляются детеныши, сохраняется и приумножается их вид. О новорожденных проявляют великую заботу, стараясь выкормить и довести до положенного им природой совершенства. То, чем люди особенно превосходят всех скотов, есть разумное восприятие и способность выразить любую мысль; из скотов это недоступно никакому. Конечно, многие из них ощущениями, влечениями, телесной силой превосходят людей, однако лишь постольку, поскольку ощущение притягивает их к вещам наличествующим сейчас, ибо они мало или вовсе не ощущают те, что были или будут. Человек же, обладая разумом, воспроизводит в памяти прошлое, размышляет и судит о настоящем, предвидит будущее, отчего без затруднений он узнает весь путь своей жизни и заготовляет, что нужно, дабы ее направлять и поддерживать. В подобного рода целях и завязываются между людьми отношения дружбы, родства и супружества, устанавливаются формы общения и сотрудничества, годные для человеческой жизни; благодаря этому как бы стянутые вместе люди образуют целое объединившейся множественности. Отсюда пошли города, гражданские быт и нравы которых явили неисчерпаемые выгоды как для удовлетворения потребностей, так и для украшения и облагораживания (all’amplitutine et hornamento) нашего существования: в целях сохранения и упрочения сих порядков были затем свято установлены и утверждены божественные и человеческие законы; их первым творцом, общим учителем и единственным распорядителем был всемогущий Бог, коему кто не будет послушен, подвергнется тяжелейшей каре, даже если избежит мучений по приговору судий земли. В этом построенном на законе сожитии людей мы должны искать два основных блага: во-первых, добродетельность (l’honestà) и едва ли не в такой же мере пользу (l’utile), не слишком далеко отстоящую от нее; от нас, однако, не сокрыто, что добродетельность и польза при более глубоком знании вещей оказываются связанными друг с другом настолько, что никоим образом их нельзя разделить. Рассматривая общественную пользу, мы ведем речь не о выдуманных благах, но о таких, которые в жизни были обнаружены и обнаруживаются людьми добродетельными. Итак, скажем в самых общих словах о добропорядочных, подразумевая тех, чьи постоянство, верность, справедливость и мнения заслуживают наивысшего одобрения. Они должны всегда выбирать главным образом то, что добродетельно, и соединять с ним то, что полезно, насколько позволяют сие свойства предметов (la qualità della materia), коими они занимаются. Поскольку предметами, которым должна быть посвящена жизнь людей доблести, является все, что добродетельно и полезно, то мы, намереваясь говорить о делах достойной гражданской жизни, произнесем по этому поводу подобающую речь. Итак, пусть поначалу мы рассмотрим добродетельность и составляющие ее части, далее, вторым чередом, полезность, показывая, в чем из обстоятельств частной и общественной жизни более всего надлежит мудрым ее полагать. Как нам выше уже приходилось говорить, четыре главные части образуют гражданскую добродетель; необходимо, чтобы какую-нибудь из них имел своим основанием всякий добропорядочный поступок. Первая часть называется благоразумием и состоит в умении обстоятельно изучить и искусно выявить суть любой вещи, а также эту суть правильно истолковать. Второй следовало бы назвать правосудность (giustitia), но поскольку о ней я поведу речь в третьей книге, то прежде я скажу об отважности и умеренности: отважность требует неодолимой твердости, а также постоянства и величия души в отстаивании долга и права каждого; умеренность во всех наших словах и делах сохраняет надлежащий порядок и такт, сдерживает неразумные влечения и в сообразных пределах предполагает пользование властью (auctoritá) и достойное нашей жизни обустройство (hornamento). Правосудность как царица и госпожа над всеми другими добродетелями заключает в себе каждую[213]. Для этой повелительницы добродетелей свойственно сохранять союзы и отношения дружбы между людьми, воздавать каждому по праву его, блюсти верность в данных обещаниях.