Если проводить очевидные параллели с сегодняшней борьбой за «права женщин», то трудно избежать соблазна поместить московский семинар в контекст истории, которая началась с провозглашения ООН 1975 года Международным годом женщин, продолжилась сначала заключением в 1979 году Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (CEDAW), затем конференцией в Найроби в 1985 году и, наконец, достигла кульминации на Каирской конференции по народонаселению и развитию 1994 года, где проблемы женщин, выходящие за рамки планирования семьи, были признаны важнейшими для решения вопросов международного развития. Однако по такому изложению событий не видно, насколько условным был консенсус. Социалистические активисты хотя и сыграли решающую роль в провозглашении Международного десятилетия женщин, выступали за весьма специфический и забытый ныне социалистический подход к проблеме. Только после драматического краха этого подхода в эпоху «гласности» утвердилось то, что мы сейчас не совсем точно называем глобальным женским движением.
Таким образом, московский семинар вовсе не был примером выступления СССР против того, что впоследствии назовут «талибанизацией». Он, скорее, свидетельствует о некой иронии судьбы, проявившейся в той роли, которую сыграла Москва в истории женского движения. И все же то, что советские активистки — как и активистки-американки три десятилетия спустя — энергично взялись решать проблемы афганских женщин, заставляет задуматься о том, какой разменной монетой стали «афганские женщины» для радикально противоположных подходов к улучшению положения женщин. Спустя десятилетия после того, как вторгшаяся в Афганистан держава провозгласила себя защитницей прав женщин как угнетаемого класса, в рамках иного подхода афганским женщинам приписали другую субъективность, связанную с правами человека. Переход от мира, где все сводилось к классовой борьбе и национальному государству, к миру, где капитал и обязательства свободно протекают сквозь ранее неприступные стены национального государства, был впечатляющим. Однако по-прежнему остается открытым вопрос о том, насколько эти разнонаправленные попытки наладить транснациональные феминистские связи отражают не многообразие феминизмов, а место афганок в глобальных иерархиях неравенства.
АФГАНСКИЙ ФЕМИНИЗМ (ФЕМИНИЗМЫ)
Прежде чем продолжить рассказ о семинаре 1982 года, нам нужно понять, в чем состояли традиции афганского феминизма, по отношению к которым активистки ДОЖА выступали только как продолжательницы, представительницы новейшего поколения[820]
. Хотя реальные женскиеПереворот 1929 года прервал политику реформ. Правовые преобразования были отменены. Большинство афганских женщин лишились возможности выбирать себе мужа; девочки перестали получать образование; мужчин и женщин снова строго разделяли в общественных местах. Однако некоторый след реформ оставался, поскольку афганцы, имевшие жен-иностранок, — например, женатый на русской министр экономики Абдул Маджид Забули, — стремились к постепенной модернизации. Американцы, европейцы и японцы учреждали школы, предваряя открытие государственных женских школ в 1943 году. В 1946 году мадам Асэн, француженка, вышедшая замуж за афганца, основала первую афганскую женскую ассоциацию «Да Мирмане Тулане» (ДМТ, «Женское общество» по-пуштунски)[825]
. Этой организации оказывал покровительство Забули, а в 1947 году правительство потратило на нее половину годового бюджета[826]. Официальной патронессой ДМТ стала супруга Захир-шаха королева Хумайра Бегум, а сотрудницами — жены парламентариев.