Афганцам надо было срочно учиться «заботиться о себе». К осени 1988 года все комсомольские советники были эвакуированы. Так бесславно завершились три десятилетия попыток государственного вмешательства в афганские дела в целях развития. Даже пограничные провинции Нангархар, Пактия и Хост не исключались адептами прогресса из этого процесса. Но каковы бы ни были установки проектов развития — идеи западных специалистов о возможности сбора налогов, или включения Афганистана в глобальную экономику, или надежды немцев на развитие лесного хозяйства, или советские догмы о примате производительных сил, — ни один из этих проектов не учитывал, что проблема заключалась не в самом Афганистане, а в принципе территориальности. Никто не хотел понять, что приложение понятий XX века о территориальной принадлежности к колониальной границе XIX века не могло привести к успеху. Комсомольские советники начали было это понимать, но их вскоре заменили посттерриториальные НПО и моджахеды.
Контроль над физической территорией был не единственным вопросом, вокруг которого концентрировались интересы советских и гуманитаристских проектов. КПСС и НДПА всерьез полагали, что социалистическая революция может решить повсюду, и даже в Афганистане, то, что они называли «женским вопросом». Это было похоже на блестящий брак. Советский Союз «освободил» женщин Центральной Азии от паранджи; а Афганистан, хотя и выглядел «средневековым», на самом деле мог похвастаться активным женским движением у коренных народов. Однако разногласия между советскими сторонницами женского равноправия и их коллегами-афганками выявили определенные слабости в советской позиции. К концу десятилетия советский проект оказался в кризисе, ему противостояло возродившееся женское движение, сосредоточенное вокруг прав личности и «гендера», а не вокруг характерной для левых терминологии. Понятие территориальности оказалось смертоносным. Более миллиона афганцев было убито. Однако гуманитаризму, теперь представавшему в обличии врачей или феминисток, предстояло возродиться.
Под освобождением женщин <мы> всегда понимали по меньшей мере создание общества без господства; мы всегда понимали по меньшей мере обновление всех отношений. Проблема в том, что мы не понимали, кого имели в виду, когда говорили «мы».
В среду 23 июня 1982 года группа афганок вылетела в Москву, чтобы обсудить на специальном семинаре проблемы эмансипации женщин. Война в Афганистане ставила непростые задачи перед комсомолом, но в то же время открывала новые возможности для деятельности советских женских организаций. Советники на местах содействовали образованию женщин и их вступлению в Демократическую организацию женщин Афганистана (ДОЖА), а в Москве Комитет советских женщин (КСЖ) налаживал связи со своими афганскими коллегами. Прибыв в Москву, афганки — все они были членами ДОЖА, кабульских советов или провинциальных кооперативов — провели три дня на совместных заседаниях ДОЖА и КСЖ, а затем отправились на встречи с представительницами Комитета советских женщин Узбекистана[817]
. Это событие рассматривалось как апогей сестринского социалистического единства. Как не уставали напоминать активистки КСЖ, социализм дал женщинам работу и образование, предоставил право на аборт и возможности ухода за детьми. Эти и другие права означали, что женщины в социалистических странах, по крайней мере в наиболее развитых, «имели один из самых высоких уровней оплачиваемой занятости среди женщин во всем мире»[818]. Кроме того, в сельских регионах советской Средней Азии социализм освободил женщин от классового угнетения — эту победу символизировало отсутствие паранджи. На международном уровне СССР и его союзники первыми потребовали подписать международную конвенцию, запрещающую дискриминацию женщин. Именно в ответ на давление со стороны стран Восточного блока 1975 год был объявлен Международным годом женщин[819]. Поддержка афганок, участвовавших в борьбе против капиталистической эксплуатации, казалась естественным продолжением этой традиции.