Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Эта политика свидетельствовала о переменах в советском административном мышлении. Первоначально смысл существования ДОМА заключался в рекрутировании афганской молодежи в полицию и армию. То и другое было не только практической необходимостью, но и, в более широком смысле, отражением территориального понимания суверенитета. Призыв на военную службу, особенно в пограничные войска, представлял собой «один из ключевых институтов, с помощью которого защита пространства идентичности встраивалась в жизненный цикл граждан мужского пола»[810]. Отвергнув идею ДОМА строить будущее афганского государства за счет детей, Маслов просто принимал реальность такой, как она есть. Но резкость и ясность этого отступления от прежней политики указывали на то, как ослабело «некогда обнадеживавшее совпадение пространства идентичности и пространства управления»[811]. Отношение советников к племенам изменилось: если раньше в «неуправляемых» племенах видели источник проблем, то теперь — источник решений путем смены политики от «навязывания к уступкам»[812]. Товары и услуги, которые Москва предоставляла пограничным территориям — оружие или стипендии для обучения в ГДР, — оставались прежними, но после того, как концепция ДОМА перестала быть территориальной, советники позволили этим инструментам насилия и мобильности оппортунистически тяготеть к альтернативным точкам свободы, к «уменьшенному контекстуальному неудобству»[813]. Привлекательность территориального национального государства в качестве принятого масштаба политической конфронтации уменьшалась.

Финал доклада Маслова удачно отразил произошедший ментальный сдвиг. Советник отмечал, что он убедил своих коллег из ДОМА тратить меньше времени на «абстрактную» работу и уделять больше внимания практике того, что он называл «деловыми играми»[814]. Он писал: «Исходя из того, что афганцы любят попеть, поплясать и разыграть друг друга», провинциальному комитету надо пригласить местных крестьян для участия в спорах-дуэлях с членами ДОМА по вопросам, касающимся социализма. Если крестьянин будет уверен, что выиграет такую дуэль, оставшимся в комнате членам ПК придется постараться его победить. Это до странности напоминало игру, в которую Рахматулло Абдуллаев предложил поиграть бандитам на дороге в Асадабад. Однако важнее было то, что это предложение говорило также о том, что исчезали прежние «формализм» и «отчетность». Политика уже не ограничивалась рассылкой по сельской местности громкоговорителей и записей выступлений Бабрака Кармаля, когда централизованная идеология, механически переведенная в звуковые и электромагнитные волны, вторила территориальному пространству. Еще меньше политика стала сводиться к созданию «на бумаге» первичных организаций ДОМА. Идея централизованного, координирующего, исходящего из единого центра территориального государства сменялась более неформальной, открытой к дискуссиям и гибкой политикой, которую искал и находил Маслов, отчаянно пытавшийся справиться с управлением с помощью тех постоянно сокращавшихся средств, которые у него пока оставались.

И все же у комсомола имелись драгоценные остатки времени для испытания предложений Маслова. Весной 1988 года Москва отозвала советников из Хоста и Пактии; из других провинций они были эвакуированы летом. В августе того же года корреспондент «Собеседника» Игорь Черняк передавал настроения советников, готовившихся к возвращению домой: «До предела сократился советнический аппарат. Наш микрорайон опустел: нет женщин, детей»[815]. Черняк ожидал отлета в кабульском аэропорту вместе с последними комсомольскими советниками — Александром Гаврей и Юрием Афанасьевым, а также с двумя таджикскими переводчиками. Перед этим команда завершила свой последний проект — строительство бани в Кабуле. «С будущего года все общественные организации в стране переходят на самофинансирование, — говорил Гавря. — Для ДОМА наступят трудные времена. А баня — как-никак источник дохода».

В столице сгущалась мрачная атмосфера. Гремели выстрелы. Гавря слышал, что моджахеды разрушили ракетами построенную с помощью комсомола школу. Один из советников, Александр Панкратов, выйдя из квартиры, подорвался на мине и чуть не истек кровью, пока врачи спасали его. «Вот незадача…» — бормотал Гавря. Группа советников сидела за столом с фруктами — виноградом и арбузом — и пила чай. Гавря настаивал на том, что им следовало бы остаться. «Ты уж передай там, — говорил он, — пусть не спешат нас отзывать. Мы еще нужны здесь». Черняк размышлял: почему? «Какая сила держит их здесь? Что заставляет рисковать жизнью ежечасно, ежесекундно? Да не обидятся на меня ребята. Я не буду передавать просьбу Гаври. Ведь как мы учим ребенка ходить? Вначале поддерживаем за плечи, потом за руку. Но наступает время, когда надо отпустить. Афганцы многое уже умеют. Они должны справиться сами».