Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

«Страна, — писал Рабиндранат Тагор, — это не территориальное, а идейное явление»[541]. Пакистан соответствовал этой истине как нельзя лучше. Активисты Всеиндийской мусульманской лиги всегда представляли себе территорию своей предполагаемой мусульманской родины весьма расплывчато, и даже в середине 1940‐х годов воображали будущий Пакистан не единым компактным пятном, а разбросанным по всей Южной Азии огромным архипелагом. Территории, которые в конечном итоге образовали страну, не прилегали ни к прежним мусульманским империям Южной Азии, ни к местам проживания мусульманского населения субконтинента, ни даже друг к другу. Путаницу углубляло то, что Мухаммад Али Джинна и Мухаммад Икбал предложили в качестве национального языка будущей страны не арабский, не английский, не пенджабский и не бенгальский, а язык урду, чье место наибольшего распространения находилось где-то между двумя большими «крыльями» Пакистана. «Крепости Агры и Фатехпур-Сикри сегодня лежат в руинах, — писал пакистанский ученый в 1948 году, — и разрушены они не временем, а разбойными грабежами. Остатки былого величия постоянно напоминают о нашем поражении и служат красноречивым символом нашего распада»[542]. Политическая смелость идеи создания Пакистана была прямо пропорциональна его территориальной алогичности. Идея государства для мусульман в Южной Азии — но с меньшим количеством мусульман, чем в Индии; мусульманское государство — но в отрыве от всех главных центров цивилизации Моголов; территория-резервация — но для нации без национальности; и нет ничего удивительного в том, что Пакистан «никогда не обладал стабильной формой даже в собственном социальном воображаемом»[543]. И все же Пакистан как государство не мог не обладать территорией, что прекрасно понимали тамошние активисты-националисты. Обычно, когда говорят о разделе Индии, имеют в виду события в Бенгалии и Пенджабе, но тот же раздел придал законченную форму границам соответственно Белуджистана и Пуштунистана. Многие возражали против идеи «Единой провинции» 1955 года — административного акта, который очертил на карте границы «Западного Пакистана» в виде искаженных очертаний Белуджистана и Пуштунистана. Лишенные возможности высказаться на демократических выборах, активисты протестовали против плана Джинны; их точку зрения выразил Салман Рушди: «…вот и сложилась картина, полная вопиющих несуразиц: по соседству с „бесстыдными“ сари (завезенными пришлым людом) скромные мусульманские одеяния; язык урду вечно на ножах с пенджабским; новое не в ладах со старым, одним словом, Пакистан — это фальшивое чудо»[544]. Лидер белуджей Гхаус Бахш Бизенджо утверждал, что у белуджского народа «есть собственная культура, такая же как у Афганистана и Ирана, и если из того, что мы мусульмане, следует, что мы должны объединиться с Пакистаном, то тогда Афганистан и Иран также должны с ним объединиться… Они говорят, что мы должны присоединиться к Пакистану по экономическим причинам. Однако у нас есть полезные ископаемые, у нас есть нефть и порты. Спрашивается, что было бы без нас с Пакистаном?»[545]

Руководствуясь своими мечтаниями, Джинна привязал границу к низменностям, на манер уродливого тазобедренного сустава, но демократические выборы 7 декабря 1970 года давали надежду на спасение живой половины этого чудища. Результаты всеобщих выборов, на которых победила бангладешская партия «Лига Авами» («Народная лига»), хорошо известны, но часто забывают о выборах в Белуджистане и в Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП). Пакистанская народная партия (ПНП), которой руководил Зульфикар Али Бхутто, получила большинство в Пенджабе и в Синде, но в Белуджистане и в СЗПП возобладала Национальная партия Авами (НПА, фракция Вали-хана) — левая пуштунская националистическая партия, которая сформировала в этих провинциях коалиционные правительства без участия ПНП[546].

Как бы то ни было, общенациональные выборы привели к расчленению Пакистана, и это обстоятельство все изменило. В апреле 1971 года, когда пенджабские солдаты жестоко подавили волнения в Восточном Пакистане, индийский политический аналитик Кришнасвами Субраманьям утверждал, что Дели получил «шанс, какого больше не будет никогда»[547]. Подписание крупного советско-индийского стратегического соглашения в августе 1971 года только усилило напряженность. В декабре Индия вторглась в Восточный Пакистан и вынудила к сдаче 93 тысячи пакистанских солдат: это была самая большая капитуляция со времен Второй мировой войны. Индира Ганди объявила в индийском парламенте, что «отомстила за несколько веков унижения индусов со стороны мусульманских императоров и султанов»[548]. Пакистан, как считал его лидер Зульфикар Али Бхутто, «столкнулся с огромной военной угрозой со стороны Индии и Афганистана, вооруженных и поддерживаемых Советским Союзом»[549].