Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Все это должны были поправить прибывающие в страну из СССР советники. Москва извлекла уроки из таких неудач, как сотрудничество с Гвинеей, и знала, что политический контроль имеет первостепенное значение[594]. А политический контроль — это было то, чем обладал и что продвигал Кабул. Советники хлынули в министерства новообразованной Демократической Республики Афганистан (ДРА). Они переписывали законы страны и направляли строительство инфраструктурных объектов, которых становилось все больше: газопроводы из Джаркудука и Ходжи-Гугердага в СССР; медеплавильные заводы; мосты, противооползневые сооружения вдоль Салангского туннеля, больницы[595]. Грузооборот между двумя странами вырос настолько, что на СССР приходилось 40 % общего товарооборота Афганистана; это в четыре раза превышало показатели торговли с ближайшим конкурентом — Японией[596].

Амин использовал советскую помощь для построения своей личной диктатуры. В сентябре 1979 года он настоял на том, чтобы Тараки представлял Афганистан на саммите Движения неприсоединения в Гаване. Сотрудники КГБ пытались, но не смогли отговорить «великого вождя „Хальк“» от этого перелета[597]. По пути с Кубы 10 сентября Тараки сделал остановку в Москве, и Брежнев во время встречи посоветовал ему сместить Амина. На следующий день, по прибытии в Кабул, Тараки попытался сделать это во время заседания Совета министров, однако потерпел поражение. На следующий день, 11 сентября, Амин фактически взял в свои руки власть. Во второй половине дня 14 сентября, после ряда напряженных стычек между Тараки и Амином, дело дошло до критической точки. Тараки пригласил Амина в президентский дворец для разговора, во время которого завязалась перестрелка: охранники Тараки безуспешно попытались застрелить Амина[598]. Те же неудачи поджидали и кабульский гарнизон, предпринявший попытку захвата ключевых точек в городе. Москва пустила в ход экстренный план похищения Амина и спасения Тараки, но было поздно: Тараки был изолирован и неделю спустя убит. На следующий день, 15 сентября, руководители КПСС получили телеграмму, в которой сообщалось, что Амин сменил Тараки на посту лидера Афганистана.

Амин понимал, что зашел в тупик, и искал возможности для резкого изменения политического курса. Он подчеркивал, что Тараки виновен в массовых убийствах. Он искал контактов с Пакистаном, пытаясь в начале декабря 1979 года встретиться на высшем уровне с Зия-уль-Хаком. К несчастью для себя, Амин связался также с американским поверенным в делах Дж. Брюсом Амстутцем. Москва, помнившая неудачи в Гвинее и Египте, не желала снова оказаться обманутой. В меморандуме от 29 октября члены Политбюро отмечали, что Вашингтон заигрывает с Кабулом, и намеревались «при наличии фактов, свидетельствующих о начале поворота X. Амина в антисоветском направлении, внести дополнительные предложения о мерах с нашей стороны»[599]. На заседании 8 декабря подчеркивалось, что дело не только в возможной потере Советским Союзом своего долговременного союзника, а в том, что в результате сотрудничества с Америкой Афганистан превратится в платформу для ракет «Першинг», станет источником урана для иракской и пакистанской ядерных программ, а также (что было не очень правдоподобно) будет способствовать интеграции советской Средней Азии и Кавказа в «Новую Великую османскую империю»[600]. Амин плохо усвоил уроки продвижения идеи «Пуштунистана», но произошедшая при нем перемена курса создавала для Афганистана угрозу даже бóльшую, чем его первоначальный фанатизм.

Высказывания Амина относительно разрядки международной напряженности не производили никакого впечатления на генералов в Равалпинди, давно пришедших к выводу о том, что Амин — советская марионетка и закоренелый националист. Тем не менее, даже несмотря на то что Тараки и Амин не смогли добиться каких-либо успехов в своем курсе на этническую диктатуру, жестокость, проявленная ими внутри границ афганского государства, изменила положение на территориях, входивших в воображаемый «Пуштунистан». К апрелю 1979 года в Пакистан бежало 109 тысяч человек, а к сентябрю эта цифра увеличилась почти вдвое, до 193 тысяч[601]. Во время правления Амина число беженцев, нашедших приют в Пакистане, снова удвоилось, достигнув 386 916 человек. Почти половину из них составляли дети.