Гуманитарный бум

— Что ж, у каждого свой вкус, — Алена ответила Леве такой же улыбкой и встала с гамака. — Пойду взгляну на несчастного.

Она отправилась на балкон к Никите, а Лева и Фрося остались вдвоем. Лева пересел в гамак и стал раскачиваться, разглядывая солнечные пятна на стволе дуба.

— Фрося, а вы Тургенева любите? — спросил он, и они заговорили о книгах.

Никита ощущал все признаки того состояния, с которого начиналась влюбленность. Голос Лизы он бессознательно  в ы д е л я л  из других голосов, выделял ее походку, цвет ее платья, легкий запах ее духов, по утрам он просыпался счастливым, и это неопровержимо доказывало, что он влюбился. Точно так же сцепляются вместе летающие в воздухе пылинки, образуя случайный узор, и для Никиты таким же случайным, новым и необъяснимым было его чувство. Он не понимал, откуда оно бралось, и, следуя ему, тщетно пытался сохранить равновесие между этим новым чувством к Лизе и всеми остальными, привычными чувствами. Все привычное раздражало его, и в те минуты, когда он думал о Лизе, ему были неприятны мысли об Алене, о капитанах, об Алексее Степановиче. Обо всем этом он забывал и, выделяя голос Лизы, так же выделял и мысли о ней из всех других мыслей.

Никита даже не удивился, что Алена так быстро успокоилась после их ссоры и ничем не напоминала о ней, обращаясь с ним так же непринужденно, как и с его друзьями. Эта непринужденность подчас вызывала в нем недоверие, но у Никиты не было никакого желания вникать в его причины, поэтому он предпочитал  п о в е р и т ь, что Алена попросту смирилась с неизбежной переменой в их отношениях.

Когда Алена поднялась к нему на балкон, Никита спросил:

— Что, успокоилась?

— Я не только успокоилась. Я готова тебе помочь, — сказала она с деланной наивностью и легкомыслием, которые в ее положении лишь подчеркивали серьезность сказанного.

— В чем помочь, радость моя?

— Например, устроить тебе свидание с Лизой, — сказала она капризно, словно это была ее прихоть, лишь случайно совпадавшая с тем, чего он страстно желал.

— А тебе-то что за корысть? Или у тебя, как у всех закоренелых грешников, возник порыв альтруизма?

— Не так уж много я грешила, — Алена скромно опустила глаза. — Да и тебя это не должно волновать. По-моему, ты не расслышал. Я предлагаю тебе свидание с Лизой.

— Где? — спросил он глухим голосом.

— У нее, естественно. Мы ведь спим в одной комнате.

— И она согласится?

— Все будет зависеть от моего старания.

— Постарайся! — воскликнул он с грубоватым нетерпением, хотя и понимал, что следовало применить самую тонкую аргументацию.

— Постараюсь. Я же сама тебе предложила, — вздохнула Алена.

Неопределенной интонацией голоса она все же давала ему повод для неуверенности.

— А, понимаю. Ты мне мстишь и готовишь ловушку. Радость моя, но ведь и я тоже кусаюсь.

— Меня ты уже не укусишь. У меня теперь слоновья кожа.

— Поздравляю. Значит, все же месть? И ты уверена в успехе? А ты не допускаешь, что я, может быть, сам влюблен в Лизу? Вдруг из нас получится добродетельная семейная пара?

— Из вас?! Ой, держите меня! Мне дурно! — Алена беззвучно смеялась. — Да ты не можешь любить, дорогуша! Ты никогда никого не полюбишь! Тебе не дано! Поэтому делай свое дело, и не будем пудрить друг другу мозги!

Никита побледнел.

— Уйди отсюда!

— Между прочим, ты у меня в гостях. Не забывай.

— Уйди…

— Хорошо, хорошо, — удовлетворенно согласилась Алена, словно ей было предложено что-то веселое и приятное. — Завтра в час. Не перепутай, — сказала она и беспечно вышла.

Вечером они укладывались спать, и Алена близоруко щурилась, читая книгу и посматривая на Лизу, которая только что разделась и потянулась за ночной рубашкой.

— Между прочим, тобою интересуются, — сказала Алена, переворачивая страницу.

— Кто? — спросила Лиза без всякого любопытства.

— Машков, естественно.

В комнате было душно, и Алена выпростала из-под одеяла руки.

— Почему он должен мною интересоваться!

Лиза сердилась, не попадая в рукава ночной рубашки: ей не хотелось оставаться обнаженной перед подругой.

— Уж это тебе видней.

Алена задержала на ней слишком долгий взгляд, и Лиза с упреком сказала:

— Отвернись, пожалуйста.

— Ты что, стесняешься?

— Отвернись, мне неприятно.

Алена тяжело перевернулась на другой бок.

— Уж это тебе видней, — повторила она, как бы подчеркивая, что и в первый раз ее слова не заключали в себе ничего предосудительного. — Вон у тебя фигурка… как у «Весны» Боттичелли!

— Перестань. Мне не нужна твоя фальшивая лесть.

Лиза легла и замолкла.

— Пам-па-ра-рам, — Алена безразлично что-то напевала. — Ладно. Я знаю, отчего ты сердишься. Прости меня. Прости, что я тогда произнесла это слово.

— Какое слово?

— «Отцепись».

— Хорошо, прощаю, — сказала Лиза и улыбнулась.

Алена проворно вскочила с кровати, перебежала к Лизе и присела на краешек ее постели.

— Он тобою действительно увлечен, по-моему, даже всерьез, — жарко зашептала она. — Все время о тебе спрашивает. Когда я однажды попробовала пошутить: мол, тургеневская девушка и все такое, он чуть не взбесился. «Что ты понимаешь! Это же стиль «ретро»! Возвращение к тому, что было тридцать лет назад!»