Гуманитарный бум

Душ зашуршал у него над макушкой, и, за секунду добежав до пяток, потоки воды завернули его словно в кокон. Сережа зажмурился, переживая два в равной степени приятных чувства: от прохладной воды и предстоящего празднества.

Однако вставала проблема подарка. Дарить нужно было то, что не жалко отдать, но стоило любую пустяковину из своих игрушек только представить подаренной, как к ней пробуждалась непреодолимая жалость. Предназначайся подарок мальчику, Сережа поборол бы ее в себе, но он изнывал от мучительного сожаления, что, попав в руки девчонке, подарок пропадет зря, словно варенье, положенное в манную кашу. По его убеждению, подарки девчонкам были вообще не нужны. Разве оцепят они пробковое ружье, заводную машину или настоящий противогаз с трубкой! Подарки им заменяют  к у к л ы! Куклу Сережа с радостью  о т д а л  бы Нине, но на день рождения полагалось что-то  д а р и т ь, и его выбор в конце концов пал на книгу.

Героинями праздника были Нина и Наташа, между которыми даже возникло невольное соперничество, от которого они отмахивались словно от осы, кружившей над головами, но оно жалило то одну, то другую. Наташа вручила имениннице лучший из всех подарков: заводную куклу ростом в полчеловека. Девочки ахнули, когда Нина достала ее из коробки. В знак своей признательности она хотела положить куклу на самое видное место — на буфет, — но Наташа положила ее на стол, как бы подчеркивая, что права на подарок еще не перешли к Нине полностью. Когда Наташа сняла пальто, девочки кинулись рассматривать ее платье, безусловно самое красивое, и Сережа даже пожалел Нину, которая одна осталась стоять в стороне.

За праздничным столом в уголке рядом с Ниной устроилась ее мама, старавшаяся незаметно руководить ребячьим пиршеством, подкладывать в тарелки лакомства и наливать фруктовую воду в бокалы. Все равно угол, где сидел  в з р о с л ы й, вызывал у всех невольное опасение. Поэтому всеобщим вниманием пользовалась одна Наташа, — рядом с ней смеялись и разговаривали, именинницу же окружало молчание.

Стали танцевать, но от грузных прыжков Нины зазвенела посуда, и танцы пришлось заменить тихими играми. Нина предложила лото, Наташа — испорченный телефон. С Наташей привыкли соглашаться, и на телефон сразу же нашлись охотники, к Нине же присоединилась лишь тихая Ира, словно для  р а в н о в е с и я  пересаживаясь с перегруженной кормы прогулочной лодки на нос, где никто не сидел.

Варя Пальцева возглавила сторонников Наташи, среди которых был и Сережа. Стали играть: на диване — в испорченный телефон, на кресле — в лото. Диван под водительством Вари выл и квакал, чтобы помешать играм противников. Кресло замолкло и обидчиво засопело, а затем Нина и Ира побежали жаловаться.

— Что у вас стряслось? Почему слезы? — спросила Нинина мама, уже тоном своего голоса заранее упрощая проблему до величины незначительного и забавного происшествия, разобраться в котором труда не составляет.

Она весело обратилась ко всем, словно  с л е з ы  были всеобщим достоянием, но при этом тихонько привлекла к себе дочь в знак утешения, предназначавшегося для нее одной.

— Мы играли, а они нам все портили, — пожаловалась Нина.

— Это кто же они? — поинтересовалась мама, словно ей хотелось не столько обнаружить виновных, сколько выявить отличившихся в лучшую сторону.

— Варя и Наташа…

— Девочки, ссориться не надо! Договорились? — приветливо сказала мама, избегая смотреть на  в и н о в а т ы х  и как бы исключая их из этой приветливости, отчего ее просьба, адресованная им, приобретала характер легкого внушения.

— Договорились!! — восторженно пообещала Варя Пальцева, сияя доброжелательностью к Нине, которая могла быть засвидетельствована ее строгой мамой.

Порядок был восстановлен, и игры сменило музицирование. Уместив задик на стопке клавиров, Нина подняла крышку пианино, на полировке которого блеснуло золото латинских букв, и стала играть адажио. Наташа тоже вызвалась сыграть польку, но с первой же ноты стала сбиваться и путаться, и ей пришлось пристыженно слезть с клавиров. Тут к пианино подошла тихая и молчаливая Ира, которая доиграла Наташину польку с такой ловкостью, что ей зааплодировали. Ира оказалась в центре внимания. Ее заставляли снова и снова повторять все ту же польку. Больше привыкшая преклоняться перед другими, Ира была смущена и озадачена и лишь ждала повода отказаться от своего преимущества в пользу Наташи или Нины, но те, напротив, были согласны уступать ей во всем, лишь бы ни в чем не уступать друг другу.

И странная вещь: Ира вдруг показалось Сереже самой красивой, и он удивился, что не замечал этого раньше, а о Наташе он думал теперь  п р о с т о  т а к, и когда она звонила по телефону домой, он мешал ей набирать номер, дурачился и, передразнивая ее, пищал в трубку:

— М-м-мамочка! Твоя дочь объелась миллион-триллионом пирожных!

Наташа досадливо морщилась, била его по рукам и отталкивала от телефона, но Сережа не унимался, и так они враждовали до тех пор, пока не разошлись по домам.