Гурджиев и Успенский

Другим ритуалом 1920-х годов стали знаменитые автомобильные экскурсии Гурджиева по Франции, часто совершаемые им с большими группами людей на нескольких автомобилях. По словам Успенского, Гурджиев ездил на автомобиле так, как будто он скакал на лошади. Теперь, сменив разбитый в 1924 году “ситроен” на большой и тяжелый “фиат”, как водитель-лихач он и вовсе не знал удержу. Маршрут всегда был неизвестен и импровизировался на ходу. Назначался штурман, на которого возлагалась ответственность за знание карты и различение дороги. Кроме того, ехал целый штат стенографисток и переводчиков на тот случай, если в дороге Гурджиев окажется застигнут творческим импульсом. С собой везли большие корзины с провизией и напитками, так что пикник – а Гурджиев был большим любителем пикников – мог быть устроен в любом месте и в любое время. Дорожные впечатления выполняли явное назначение учебных, потому, очевидно, было так много дорожных происшествий и неожиданностей. Гурджиев никогда не брал с собой запасных шин и цистерн с запасным топливом, зато доводил содержимое бензинных баков до нуля, так что машины часто приходилось толкать до ближайшей заправочной станции, пока сам он на обочине работал над “Рассказами Вельзевула”, попивая арманьяк и закусывая щедрыми запасами из взятых с собой припасов.

В отелях, где они останавливались по дороге и куда компания вкатывалась с огромными корзинами с провизией, устраивались гаргантюанские пиршества со всеми ритуалами и тостами, и единственное, что успокаивало оторопелую гостиничную прислугу, это щедрые гурджиевские чаевые, которые иногда превышали счет. Гурджиев не упускал случая сыграть очередной учебный спектакль с детьми, официантами, прохожими, с кем угодно, поразить их нелепой выходкой или широким жестом. Детям он дарил пригоршни орехов и конфет. Для машин, чтобы предупредить замерзание мотора, он покупал батареи бутылок сладкого и липкого шартреза. Как-то он решил перебраться из Марселя в Алжир, но в последнюю минуту отказался от переправы на пароме, написав вместо этого музыку под названием “Поездка в Алжир”.

В одной из лучших книг, написанных о Гурджиеве, “Детство с Гурджиевым”, ее автор Фриц Питерс, живший в эти годы в шато в качестве “кофейного мальчика” (в его обязанности входило готовить и приносить Гурджиеву кофе в любое время суток), вспоминая эти “шалости” хозяина, пишет, что, по его мнению, часто он играл с людьми, чтобы отвлечься от забот и тяжелых мыслей. Другие видели в нем Люцифера и циника, эпикурейца и пьяницу, убийцу – известно два случая, когда ученики Гурджиева кончили жизнь самоубийством, – и сладострастника, его обвиняли в сребролюбии и в тысяче других грехов, и, казалось, он делал все, что мог, для того, чтобы укрепить это мнение. Но его знали также как деликатного, остроумного, щедрого и веселого человека, который наполнил смыслом жизнь многих сотен людей, которые с ним соприкасались. Его “шоки” были часто жестокими, но его принципом было “пробуждение” – даже ценой жизни, и этот прицип давал ему в его собственных глазах оправдание. Джон Беннетт вспоминал, что однажды он присутствовал при сцене, когда Гурджиев обзывал почтенную даму мерзкими словами и вдруг, обернувшись к нему, сказал ему по-турецки: “Вы, конечно, осуждаете меня за мое поведение?” – и добавил, что он точно знает, что он делает и чего добивается. В другой раз, по воспоминанию “кофейного мальчика” Фрица Питера, посреди сцены жуткого гнева и разноса какого-то человека он на секунду обернулся к нему и весело блестнул ему глазами, как бы говоря: мы с тобой знаем, что все это игра и что гнев недостоин человека.

Американский опыт 1929–1932 годов

За пять лет, прошедшие после первого визита Гурджиева в Америку в 1924 году, Ораж значительно укрепил там свое влияние как главный его представитель и инструктор “четвертого пути”. В работе с группами “четвертого пути” ему помогал Джин Тумер, который даже основал гурджиевскую ферму, обитатели которой учились “жить сознательно” и “помнить себя”. Последователи Тумера были известны соседям из окрестных ферм тем, что залезали на деревья и проводили время на ветвях в медитациях. Однако главные финансовые тяготы лежали на Ораже: субботние застолья, автомобильные экскурсии, щедрые чаевые официантам и прочие экстравагантности Гурджиева – “писателя”, “учителя” и “автомобилиста” – покрывались регулярными чеками, которые он получал из Америки от Оража. Гурджиев принимал оражеские чеки и требовал от него новых и бо`льших сумм.