Гурджиев и Успенский

Он приехал в российскую столицу (практически в обе столицы – Москву и Петербург) в период редкого расцвета русской культуры, когда эта культура, с ее мощными религиозно-философской, литературной, музыкальной, художественной компонентами, достигла высочайшего развития и обрела устойчивый вертикальный вектор, став одной из ведущих – если не ведущей – культур Запада. В то время как Россия вобрала в себя и убедительно выразила европейское духовное и художественное начало, Гурджиев нес с собой вторую, восточную составляющую евразийского опыта, уравновешивающую европейский перекос русской культуры. Распутин в это время принес в русскую столицу духовный опыт глубинной народной религии и опыт Сибири, Гурджиев же сумел восполнить российский двуглавый западно-восточный эгрегор второй его половиной – тем, что Успенскому и его друзьям представлялось синтезом практики буддийских, суфийских и тибетских монастырей, опыта Центральной Азии и Кавказа. Именно за этим восполнением отправлялись на Восток русские путешественники и странники – от Афанасия Никитина до Блаватской, Рерихов и Успенского, и вот этот столь желанный опыт сам появился в России в лице странного кавказского полугрека-полуармянина с острым пронизывающим взглядом, плохо говорящего по-русски, но уверенного, настойчивого, жесткого и готового идти в осуществлении своих целей до конца.

Однако Гурджиеву предстояло сначала решить трудную задачу: найти и привлечь к себе представителей российской интеллектуальной и художественной элиты и сформировать из них “ядро, способное благодаря своему уровню объективности, преданности и требованиям, предъявляемым самому себе, поддерживать то движение, начало которого было положено”[429] им. С присущими ему энергией и талантом он берется за выполнение этой задачи.

В России всегда существовал и по сей день существует стереотип недоверия, связанный с человеком, приехавшим в столицу из провинции, особенно из Средней Азии и Кавказа, мест, куда культурные влияния из тех же столиц доходили медленно и распространялись трудно. Такие люди обычно несли с собой плохую русскую речь, дурные манеры и косные понятия, на десятки лет отстававшие от модных столичных идейных и художественных увлечений. Гурджиев подпадал под этот стереотип, преодолеть который ему было непросто, тем более что в его задачу входило привлечь к себе внимание самых искушенных и требовательных представителей интеллигенции и богемы, обладающих собственными авторитетом и влиянием в российских столицах. Очевидно, сначала на преодоление этого стереотипа и решение этой задачи было направленно устройство загородной квартиры, а затем – создание нескольких групп учеников, сначала в более демократичной Москве, а затем и в снобистском Петербурге. Для того чтобы привлечь внимание этих кругов, один из его первых учеников пишет небольшой прозаический опус, озаглавленный “Проблески истины”, который зачитывается Успенскому во время его первого посещения ранней московской группы последователей Гурджиева. Для той же цели в одной из московских газет помещается заметка о готовящемся к постановке балете “Битва магов” – та самая, которую прочитал Успенский и в связи с которой впервые обратил внимание на имя Гурджиева.

Более трех лет прошло между приездом Гурджиева в Москву и его встречей с Успенским, когда его усилия начали постепенно вознаграждаться вниманием привлеченных к нему Успенским людей, и все это время Гурджиев работал в практически полной безвестности, без какого бы то ни было успеха. Весь его будущий размах, его влияние в России, Европе и Америке, его Институт в Фонтенбло и балетные гастроли в Америку – все это он нес в себе как сжатую пружину, которой ни на минуту он не позволял распрямиться, с маниакальной настойчивостью шаг за шагом претворяя в жизнь свои планы. Лишь постепенно собрались вокруг него нужные люди: Успенский, де Гартманы, де Зальцманы, другие. И когда наконец появились самые предварительные условия для осуществления его замыслов, Института гармонического развития человека и постановки балета, который, возможно, должен был венчать всю пирамиду его глобальных планов, в России происходит один из тех обвалов, которые являются характерной чертой русской истории – революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война, которые вынуждают Гурджиева ехать дальше на Запад в поисках более стабильного места для осуществления тех же самых замыслов, верность которым Гурджиев доказал всей своей жизнью.