Гурджиев и Успенский

Балет “Борьба магов”, который впервые появился в России лишь как название замысла и заметка в газете и который претворился в жизнь, хоть и в незаконченной форме, позже во Франции и Америке, раскрывает перед ними новые и неожиданные грани этого необычайного гения – не только композитора, балетмейстера, постановщика и режиссера, но и социального философа и психолога, сумевшего в самом начале 1910-х годов выделить и обозначить тему, которую одновременно с ним в западной философии, но со значительно меньшей внятностью, разрабатывали Густав Лебон, Освальд Шпенглер и Ортега-и-Гассет.

Речь идет об идее гипнотического сна человечества, “отказавшегося от своей ответственность”, “отдавшего” ее своим правителям, “магам”, о механизмах этого сна и мотивации этих “магов”, находящихся в состоянии перманентной борьбы друг с другом за области влияния и контроля, о борьбе с этим сном некоторой части человечества, бодрствующих, живущих в соответствии с космическими принципами, или законами. Эти идеи были особенно актуальны на фоне мировой войны, этой бойни народов, бессмысленно втянутых в нее, мирового безумия, результатом которого должен был стать новый передел мира, победа одних и поражение других “магов”, ценой которой были миллионы жертв с каждой из воюющих сторон. Но у этой войны был еще один смысл: разрушение самого каркаса традиционного мира, расчистка поля для создания нового мирового порядка: массового общества, откуда изгнана даже память о вертикальном принципе и о высших функциях благородных сословий.

Борьба “черных магов” развернулась в полную силу во Второй мировой войне, наиболее страшной из всех человеческих войн, в которой на полях сражений на земле, в воздухе, в воде и под водой столкнулись три мировые системы, претендующие на единовластное господство над миром. Две из них вышли из нее победителями и тотчас же начали холодную войну между собой, длившуюся около полувека и закончившуюся на наших глазах победой наиболее хищного из магов. Не были ли в это время “белые маги” одиночками, сострадающими безумцам, ненавидимыми и преследуемыми монолитными станами ослепленных врагов?

“Мой балет, – говорил Гурджиев Успенскому в 1915 году, – не мистерия[430]”, – очевидно, имея в виду средневековые мистерии, иллюстрирующие избитые библейские сюжеты, а также претенциозные декадентские спектакли того времени, наполненные тайнами, ужасами, вампиризмом, сатанизмом и “магией” в дурном смысле этого слова. И далее Гурджиев говорил о вращении небесных сфер и об “определенных движениях танцующих, в видимой форме воспроизводящих определенные законы, понятные тем, кто их знает. Такие пляски называются ‘священными плясками’[431]”. Из слов Гурджиева Успенский понял, что предполагался не балет в строгом смысле этого слова, а, скорее, серия драматических и мимических сцен с пением, музыкой и плясками, в которых “важные сцены изображают школы “белого мага” и “черного мага”, упражнения учеников обеих школ и борьбу между ними[432]”.

На дальнейшие вопросы Успенского о балете – как все это соотносится с идеей самоизучения, кто будет танцевать в этом балете и кто напишет для него музыку, – Гурджиев отвечал, что все это еще далеко не решено, что все может выйти совсем по-другому.

Только через восемь лет этим планам Гурджиева удалось осуществиться в самом общем приближении. Но Успенский не принял в них участия.

Учитель и ученик

Встреча ученика с учителем

В ноябре 1914 года известный русский путешественник, писатель и исследователь “чудесного” Петр Демьянович Успенский вернулся в Петербург после длительного путешествия по Египту, Цейлону и Индии. В Европе и России в это время уже шла война, которая оказалась роковой и для Европы, и для России. Для России она закончилась катастрофой – большевистской революцией 1917 года, а в Европе началась агония длиной в четверть века, завершившаяся предсказанным ей Освальдом Шпенглером закатом. После Второй мировой войны цивилизации, именовавшейся Западной, больше не существовало, а на бывшей ее территории появилась иная примитивная цивилизация, сохранившая от прежней лишь название.

В 1914 году Успенскому шел 37-й год. Он уже совершил несколько значительных путешествий на Восток в поисках таинственных “школ”, несущих в себе посвятительное знание древних, и опубликовал с полдюжины книг, предлагавших ключи к загадке мира и разъясняющих феномены четвертого измерения, оккультизма, йоги и сверхчеловека. В Петербурге – теперь он назывался Петроградом – и в Москве он начал читать публичные лекции о своих путешествиях по Индии под названием “В поисках чудесного” и “Проблема смерти”, которые собирали тысячи людей. Ему звонили и его забрасывали письмами восторженные поклонники его таланта, так что ему уже казалось, “что на основе “поисков чудесного” можно объединить немало людей, неспособных более разделять общепринятые формы лжи и жить во лжи”[433].