Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

– Что ж, рассусоливать не будем, прямо к делу. Хочу вам поручить дело особой важности. Отправляйтесь-ка вперед, спрячьтесь в монастырском саду и не высовывайтесь, пока не начнется всерьез. Мы хотим выкатить пушки прямо на улицу, а без прикрытия – сами понимаете… Когда это произойдет, выйдете из сада, заляжете на мостовой, одна половина возьмет на прицел Фуэнкарраль, другая – Сан-Бернардо. Ясно?.. И не давайте французским стрелкам подойти ближе и перебить прислугу.

– А чего б сейчас пушки-то не выкатить? – осведомляется очень непринужденно нищий с Антона Мартина.

Рохо и Альмира, следующие за Веларде как пришитые, окидывают вопрошающего не слишком доброжелательным взглядом: красно-сизый от пьянства нос, грязные штаны, ветхий жилет поверх задубелой сорочки. Поблескивающее ружье странно выглядит в пальцах с обломанными черными ногтями. Однако Веларде улыбается ему приветливо – лишний человек никогда не помешает. И ствол, и штык, и две руки вдобавок всегда пригодятся, а особенно нынче утром, когда явная нехватка в людях.

– Это рискованно. Сперва надо узнать, откуда будут атаковать, – терпеливо растолковывает он. – Вот когда поймем, в какую сторону развернуть орудия, тогда и выкатим.

Фернандес Вильямиль и прочие смотрят на артиллериста с воодушевлением и верой – безграничной и безоговорочной.

– Армия-то нас поддержит, господин капитан?

– Ну разумеется, – не моргнув глазом отвечает Веларде. – Как только начнется стрельба… Неужто вы думаете, нас оставят одних?

– Да быть такого не может! А на нас рассчитывайте, сеньор… Да здравствует наш государь Фернандо Седьмой! Да здравствует Испания!

– Да здравствует она во веки веков. Ну, теперь все по местам.

Но, глядя, как они уходят прочь, шумно перекрикиваясь в боевом задоре, будто мальчишки, собравшиеся играть в войну, Веларде внезапно ощущает в душе укол тревоги. Он знает, что послал их на опасное дело, и, стараясь не замечать обращенных к нему взглядов Рохо и Альмиры – им-то хорошо известно, что никаких испанских войск ждать не стоит, – продолжает распределять людей, как было решено им и Луисом Даоисом.

– Так, кто тут у вас главный? Вы Космэ, верно?

– Истинная правда, сеньор… – отвечает владелец угольного погреба Космэ де Мора, глубоко польщенный тем, что капитан запомнил его имя. – Готов служить вам и отечеству.

– У вас все умеют обращаться с оружием?

– Да более или менее… Я, к примеру, на охоту хожу.

– Это не то же самое. Вот эти двое сеньоров объяснят вам самое основное.

Покуда писари показывают Море и его команде, как скусывать патрон, заряжать, забивать пыж, целиться, стрелять и все начинать сначала, Веларде оглядывает стоящих вокруг людей. Среди них много подростков, а один – совсем ребенок, но он не опускает глаз перед капитаном.

– А это что за мальчуган?

– Наш младший, сеньор капитан, – отвечает юнец, который держится рядом с другим, очень похожим на него. – Никакими силами не удается прогнать его домой. Не уходит, хоть ты что с ним делай.

– Здесь опасно. И мать, наверно, с ума сходит от беспокойства.

– Не можем совладать с ним, сеньор… Не идет ни в какую, уперся как все равно ослик.

– Как зовут?

– Пепильо Амадор.

Веларде недосуг заниматься юным упрямцем – много других дел, важных и неотложных. Это самый многочисленный отряд из всех подошедших к воротам Монтелеона, и на лицах людей читается смешение многообразных и противоречивых чувств – беспокойство, решимость, растерянность, тревога, надежда, дерзкий вызов… Есть и безоговорочная вера в него, стоящего перед ними капитана, а вернее – доверие к его чину и мундиру. Само слово «капитан» ласкает слух, внушает какое-то первобытное доверие этим отважным добровольцам, брошенным их королем и правительством на произвол судьбы и готовым следовать за каждым, кто поведет их за собой. Все они оставили семьи, дома, работу, рискнули прийти сюда, к воротам артиллерийского парка, движимые яростью, стыдом, любовью к отечеству, отвагой, обидой к высокомерной спеси французов. Многие скоро будут убиты, думает Веларде и от этой мысли погружается в минутное оцепенение, пока не замечает, что на него по-прежнему устремлены выжидательные взгляды. И тогда, стряхнув этот морок, возвышает голос.

– Ну а как управляются со штыком и саблей, – говорит он, – таким молодцам, как вы, объяснять не надо. Вы сами кого хочешь научите.

Реплика попадает в цель – лица вокруг расплываются в улыбке, слышатся одобрительный смех и рукоплескания. «Да уж, – отвечают ему, похлопывая по торчащим из-за кушаков костяным рукоятям, – ученого учить – портить. Кто не верит, пусть у лягушатников спросит».

– Достоинство этого оружия в том, – говорит Веларде, в свою очередь берясь за эфес, – что к нему патроны не нужны и порох не кончится. А уж лучше нас, испанцев, никто им не владеет.

– Никто! – прокатывается над толпой восторженный рев.