Гуси-гуси, га-га-га...

– Бичей! Бич – безындексный человек. Официальный термин уланских канцелярий. Не слыхал, что ли?

– Я слыхал проще: «безында»…

– Один черт. Обожди, я сейчас. Вот так. По правде говоря, их, по-моему, лучше сразу было бы… безболезненно. Да ты так на меня не гляди, я не зверь какой-нибудь. Только если уж мы себе машинную стабильность выбрали, то к чему изображать гнилой гуманизм, как в кино… Ты ведь на старинном клавесине компьютерные задачки решать не будешь…

Корнелий сел у стены в глубокое пыльное кресло. Закинул ногу на ногу. Сказал раздумчиво:

– Я эту машинную стабильность не выбирал, туда ее… и туда… Меня взяли за шиворот и поставили перед ней навытяжку, я не просился…

– Ну и что? Недоволен?

– Иди глотни, – вздохнул Корнелий.

– Ага… Послушай, ты через полчаса перемени им программу на грамматический курс. А младшим – на чтение. Красную кнопку на зеленую. А я пока… посижу тут.

После обеда заглянул в каморку Корнелия Альбин. Ребята в спальне мальчиков играли на полу в электронное лото. И слышно было иногда негромкое: «Гуси-гуси, га-га-га…»

– Ну как? – бодро спросил Альбин.

Корнелий лежал навзничь на тахте.

– Шеф, – сказал он медленно, – а чего это вы так паршиво содержите ребятишек-то? Они в родительских грехах не виноваты.

– Почему паршиво? В соответствии с инструкциями Управления по…

– Иди ты с Управлением. В доме даже экрана нет.

– Они смотрят кино на учебных машинах. Сколько положено…

– Их отсюда хоть куда-нибудь выпускают? В парк, в город…

– Должны быть прогулки… От тебя зависит.

– Да?.. Я смотрю, тут многое зависит от любого… А что, шприц – это узаконенный метод воспитания?

– Какой еще шприц?

Корнелий, морщась, рассказал.

– Ну, это свинство, – поморщился и Альбин. – Это Эмма. Она, конечно, стерва. Давай, я ее совсем прогоню, а? И никого больше брать не буду. Ты же все равно здесь безвылазно.

– Надолго ли… – усмехнулся Корнелий. И почуял, что страха нет. Устал он бояться.

– А чего тебе? Живи. – Альбин тоже заусмехался. – Пока я тут на должности, все в ажуре. Только ты это… Ты не обижайся на это дело.

– Какое?

– Да понимаешь… Предписание-то надо выполнять. Я, значит, поднагреб там золы, в банку запечатал и послал на адрес супруги твоей. Как положено.

Интересно, что Корнелий почти ничего не почувствовал. Он лишь с любопытством ощупал стоявшего над ним Альбина взглядом.

– Ты чего? – Альбин вроде бы смутился.

– Да так. Думаю: ты человек? Может, биоробот? Говорят, были такие. В эпоху неконтролируемых экспериментов…

Инспектор Мук не обиделся. Сказал примирительно:

– Тебя бы в мою шкуру. Бытие определяет сознание. Не слыхал про такое?

– Слыхал. Кстати о бытии. У меня-то ведь нет учебной машины с экраном. Не добудешь ли хотя бы портативный ящичек? А то я однажды вечером свихнусь.

– О чем речь! Свой принесу, автомобильный!

К удивлению Корнелия, ребята не очень обрадовались экрану. Правда, первый вечер они провели у ящика неотрывно. И все же, как показалось Корнелию, смотрели передачи скорее из вежливости, чтобы не обидеть взрослого воспитателя. Настоящий интерес у них появлялся, лишь когда показывали новости или видовые фильмы. Корнелий понял: им, живущим в клетке, нравится смотреть на обыкновенную жизнь – на разных людей, на суету городских улиц…

На следующий день Антон попросил:

– Господин воспитатель… господин Корнелий, можно мы не будем смотреть кино, а лучше погуляем?

– Как хотите, – слегка уязвленно откликнулся Корнелий.

Маленький Чижик, видимо, почуял его обиду. Тронул за рукав и тихонько объяснил. Доверчиво так:

– Мы кино-то часто глядим. Когда учитель спит, Антон – чик и переключит сразу с учебы на передачу. Он умеет.

– Болтушка, – поспешно сказала Дина. – Вы его не слушайте, господин Корнелий, он всегда сочиняет.

Прошло три дня. И казалось, он здесь давным-давно. И ребят уже всех знает по именам, и даже втянулся в нехитрые воспитательские заботы. Очень нехитрые. Потому что ребятишки жили тихо, самостоятельно и послушно под началом Антона и Дины. И он жил – с привычной уже пустотой внутри, с бездумностью. С глубоко затаенным страхом. Со смутным намеком на какую-то надежду…

… – Гуси-гуси, га-га-га! Улетайте на луга!

И вдруг – вскрик. Суета. Тышкина ровесница и подружка Тата проколола ногу. Острый сучок воткнулся в ступню сквозь истершийся пластик подошвы.

Сидит, держится за ногу, кровь между пальцами. Всхлипывает, но негромко. От дома уже мчится Лючка с бинтом и пузырьками.

– Ну-ка, дай промою…

– Не-е…

– Кому говорят!

Тата улыбается сквозь слезы:

– Лючка-злючка, не кричи. Пусть Антон лечит, у тебя пальцы щекотливые…

– Пустите-ка меня… – Корнелий сел, прислонился к стволу яблони, рядом усадил девочку. Ногу ее положил себе на колено… Кровь закапала брючину. Так уже было когда-то, с Алкой. Та, правда, громко ревела… А как это больно – раненая нога, – он помнит… – Ничего, маленькая, потерпи, это быстро.

– Ага, я терплю.

– Умница.

Обезболивающий раствор. Тампон. Бинт.

– Не туго?

– Не-е…

Какая крошечная теплая ножонка. А ведь и в самом деле, была когда-то у него маленькая дочь, Алка.

– Давай, отнесу в спальню. Надо полежать…