Гусман де Альфараче. Часть первая

Тут у них вышел спор, с какого лечения начать да как поделить плату, и они чуть было не решили выдать меня монсеньеру, потому что лекарь, угадавший мой недуг, требовал большую долю.

Когда я услышал, что они не могут поладить из-за такого пустяка, — а я сам готов был выложить им эти деньги из своих нищенских грошей, только бы не губили меня, — я, как был, раздетый, выбежал в прихожую и, повалившись им в ноги, сказал:

— Сеньоры, моя жизнь и смерть, мое спасение и погибель в ваших руках и ваших устах. Коли мне придется худо, вам с того не будет добра, а коли пособите мне, вас ждет и прибыль и слава. Видите, до чего доводит нас нужда и как черствы сердца богачей; чтобы их тронуть, чтобы вымолить скудную подачку, нам приходится подвергать свою плоть пыткам и терпеть тяжкие муки. И никто не пожалеет нас, когда мы на это решаемся ради скудного пропитания. Смилуйтесь, богом вас заклинаю! Ведь вы тоже люди из плоти и крови, тоже ходите по земле, и тот, кто вверг меня в нищету, может и вас не пощадить. Не выдавайте меня! Делайте что хотите, я во всем обещаю помогать вам и повиноваться, чтобы лечение принесло вам хороший доход. Положитесь на меня: страх перед наказанием самая надежная для вас порука, что тайну я сохраню. А о вознаграждении не тревожьтесь; конечно, лучше взять его, чем упустить. Давайте играть втроем против одного, и все будем не в накладе.

Такими мольбами и посулами мне удалось убедить лекарей; они нашли мой совет разумным, тем паче что я отдался на их волю. Обрадовавшись такому обороту дела, они готовы были на руках отнести меня в постель. Радовался и я, так что все трое остались довольны.

Немало времени прошло в этих разговорах и спорах: едва я лег и укрылся одеялом, как в дверях показался монсеньер. Один из хирургов сказал ему:

— Ваше преосвященство, этот паренек опасно болен и нуждается в серьезном лечении. Тело его поражено раком во многих местах, и недуг сей так укоренился, что лекарства возымеют действие лишь после длительных усилий; но я уверен в успехе и без колебаний заявляю, что с божьей помощью мальчик будет здоров.

Другой хирург добавил:

— Не попади этот мальчуган в милосердные руки вашего преосвященства, он вскоре сгнил бы заживо; но мы постараемся пресечь недуг и месяцев через шесть или менее тело его будет так же чисто, как мое.

Добрый кардинал, движимый одним лишь милосердием, сказал:

— Шесть месяцев или десять, все равно, лечите его, как положено, а я прикажу доставлять вам все, что понадобится.

На том он отпустил лекарей и вышел в соседнюю комнату.

Тут я совсем ободрился, и душа моя вернулась на свое место, а то до этого разговора она была в пятках — не очень я доверял этим живодерам. Я опасался, как бы они не отступились от нашего уговора и не погубили меня; но когда в моем присутствии лекари побеседовали с кардиналом, я успокоился и повеселел.

Нелегко мне было отвыкать от дурных привычек — от божбы, игры и попрошайничества. Очень я досадовал, что сижу взаперти, не могу выходить из дому и наслаждаться, как прежде, привольным и веселым житьем нищего. Но меня утешало то, что харчи и постель были отличные, что угождали мне, словно принцу, и заботились как о самом монсеньере, выполняя его наказ, данный всем домочадцам. Кроме того, он сам собственной персоной приходил всякий день проведать меня и иногда засиживался подолгу, находя удовольствие в беседе со мной.

Так я исцелился от своего недуга, и когда хирурги решили, что пора честь знать, они откланялись, получив большие деньги за малые труды, а мне было велено надеть новый костюм и перейти в помещение для пажей, ибо отныне я должен был прислуживать его преосвященству.

ГЛАВА VII о том, как Гусман де Альфараче служил пажом у у монсеньера кардинала

Ничто на свете не вправе роптать и жаловаться, что не изведало расцвета и славы. Всему свой срок и черед. Но со временем все изменяется; одно приходит в упадок, другое уже забыто. В великой чести была некогда поэзия. О славе красноречия нам может поведать Древний Рим, где ораторы были окружены столь великим почетом. А ныне у нас, в Испании, превыше всего вознесено издревле благовещенное миру Священное писание и оба права, церковное и светское. Не избегли общей участи испанские костюмы и наряды; что ни день тут придумывают новшества, и все испанцы, точно стадо баранов, устремляются в погоню за ними. Всякому охота нарядиться по моде, а что ныне не принято, то кажется уродливым, хоть прежде было в обычае и почиталось красивым. Неразумие черни до того доходит, что все одеваются на один лад и по одной мерке — толстый и тощий, высокий и низкорослый, здоровый и увечный, чем уродуют себя так, что глядеть противно; ведь одевать всех на один лад — все равно что одним настоем или одной мазью лечить от всех болезней.