Судьба подшутила надо мной, а заодно над моей женой и всем нашим семейством. Покойный тесть, царство ему небесное, хоть и был по ремеслу кабатчиком, оставался добрым человеком. Не все же роются в сундуках и корзинах у своих постояльцев. Попадаются и такие, которые не велят слугам оставлять лошадей без овса, а их ездоков без пищи; низкие поступки более свойственны женщинам-кабатчицам, ибо их подстрекает к сему любопытство. А если и есть основания для подобных упреков всему сословию трактирщиков, то родственники моей жены в этом неповинны: они были родом из Монтаньи и благородством не уступали Сиду;[162]
только им в жизни не повезло, и по бедности пришлось заняться трактирным делом.А вот и доказательство: будучи честным человеком и верным другом, покойный тесть доверил одному из своих приятелей зерно, собранное в счет десятинной подати. Правда, ходили слухи, что ячмень и пшеницу употребил он для собственных надобностей, но, судя по тому, чем кончилось дело, думаю, что это было не так. Возможно, конечно, что погубила тестя страсть к сладкой жизни, а вовсе не доброта: по словам моей тещи, жены и свояченицы, он был большой любитель покушать — стол его всегда ломился от яств, в подвалах хранились бочонки с выдержанными винами, и он ни в чем таком себе не отказывал, — есть люди, чье божество пребывает в желудке.
В Севилье я знавал человека подобного склада, хотя и из менее зажиточных. Он занимался перепиской бумаг, получая по полреала за копию. Однажды мне понадобились его услуги, и вот, уйдя обедать в полдень, он вернулся так поздно, что я вынужден был спросить, где он так долго пропадал. На это он ответил, что обедал в харчевне, до которой далеко идти. Одежда на нем была обтрепанная, во все стороны развевались лохмотья, словно щупальца у спрута, ходил он без сапог, чулок, сорочки и вообще на вид был крайне беден; такой человек не должен быть привередлив и мог бы пообедать в любом трактире, подумал я и сказал: «Неужели не нашлось ни одной харчевни поближе?»
Он же ответил: «Достопочтенный сеньор! Харчевни, разумеется, есть и поближе, но в них подают такую пищу, какой я не ем; прилично кормят лишь в том заведении, куда я хожу».
Я полюбопытствовал узнать, что же такое он ест, и он сказал: «Я бедный человек, тратить могу только то, что зарабатываю, а зарабатываю, сколько позволяют силы. В той харчевне, где я обычно столуюсь, уже знают, что мне надо подать фунт-полтора мяса холощеного мериносового барана, а к нему кисло-сладкий соус из дикой горчицы. Это зимой; летом же я довольствуюсь куском телятины».
Однако вернемся к моей истории. Тесть оказался жертвой обмана, В скором времени он скончался, а когда наступил срок платежа, за долгом явились к моей теще. Из дому вынесли все, что было, и если бы мы захотели выкупить свое имущество, нам нечего было бы дать в залог, кроме меня и моей жены; впрочем, к тому и свелось, ибо нас всех выбросили на улицу.
Мы оказались голы и босы, словно побывали в руках у пиратов; на первое время нас приютили у себя соседи. Трактир наш поставили на торги, и охотников приобрести его нашлось немало. Сотоварищ по ремеслу — первый твой враг. Завистников на свете немало; чужой успех для них что нож острый. Заведение было доходное, каждый старался оставить его за собой и набавлял цену сверх того, что давала моя теща, которая тоже была в числе покупщиков, ибо в этом доме она родилась, тут родила обеих дочерей и приобрела постоянных посетителей благодаря своей приветливости и приятному обхождению.
Мы откупили трактир назло всем врагам, но заплатили такую дорогую цену, что нам едва хватало на хлеб и сардины; всю выручку поглощала, словно губка, выплата долга, так что и владея этим заведением мы умирали с голоду.
Очутившись в столь бедственном положении, я вспомнил о науках; решил снова взяться за дело и поступить на медицинский факультет. Но довести дело до конца я не смог за неимением средств, хотя некоторое время проучился с успехом, ибо хорошо владел основами метафизики. Недаром говорится, что врач начинается там, где кончается метафизик, а священник начинается там, где кончается врач. Я мечтал о том, чтобы как-нибудь продержаться до получения степени, но ничего у меня не вышло.
Все труды пошли прахом, не помогло и то, что я допускал в своем доме игру, пирушки, двусмысленные разговоры и прочие вольности; они не принесли мне ничего, кроме вреда. Уйдя от огня, я попал в полымя. Поначалу мне думалось, что до худого не дойдет и что я только подразню лакомок вкусной приманкой, вроде того как в голубятне подвешивают в мешочке тмин, чтобы на запах приманить голубей, но со мной случилось то же, что с одним кондитером: на аромат сластей слетелись мухи и все загадили.