Гусман де Альфараче. Часть вторая

Я собрал свои пожитки, а было их совсем немного: оставшееся у меня добро я мог бы, как улитка, унести на своей спине — все поместилось в старой корзине; я положил ее в повозку, посадил жену, и мы покатили в Мадрид, распевая «Три уточки, мама»[164]. Про себя я все обдумал: со мной лакомый кусочек — свежий плод, сочный и без червоточинки, — и я смогу получить за него хорошую цену. Желающие занять мое место и взять на себя мои денежные дела найдутся. Тайный сговор можно спрятать под маской дружбы, а между тем хватит на расходы по дому. Я же найду для себя заработок, открою приличный пансион на шесть-семь постояльцев, как-нибудь проживем! Ведь я обладаю всеми качествами, чтобы исполнить с успехом любое поручение, какое мне пожелали бы дать. В деле я предприимчив, дома снисходителен. Заслужу доверие, скоплю немного денег, сам открою торговлю и тогда заживу честно, без хитростей.

Жена моя по случаю приезда в столицу надела свое лучшее платье и нарядную шляпу с перьями; вот вам и все ее оперение! В остальном мы были так ощипаны, что, кроме этих перьев да банта на гитаре, нам нечем было себя украсить.

Не успели мы въехать в столицу и выйти из повозки, как слух о нашем прибытии облетел весь город. Повсюду только и было разговоров что о красоте моей жены. Вокруг нас завертелось множество любезников, а самым ревностным нашим другом стал один богатый торговец платьем с Главной улицы. Он сразу спросил нас, куда и откуда мы держим путь, и, узнав, что мы намерены поселиться в Мадриде, а постоянного жилища пока не нашли, предложил нам свои услуги и повел к одной знакомой, сдававшей внаймы квартиру. Нам оказали самый радушный прием, конечно, не ради осла, а ради ехавшей на нем богини.

Добрейший торговец платьем, догадавшись, что мы измучены дорогой и бессонной ночью, а позаботиться о нас некому, предложил прислать нам все необходимое, чтобы мы могли отдохнуть и ни о чем не беспокоиться. И действительно, вскоре нам принесли обед из трактира, который славился разнообразием блюд и припасов, а вечером наш новый приятель — тут как тут — явился собственной персоной; после обмена приветствиями и комплиментами я спросил, сколько ему должен.

Он отвечал, что это сущие пустяки, что единственное его желание — помочь мне чем-нибудь более существенным, а о подобных мелочах не стоит и говорить. Он сделал вид, будто разговор на эту тему ему даже обиден, но я стоял на своем и непременно хотел вернуть ему стоимость обеда. Дружба, мол, дружбой, а расчеты расчетами. После долгих препирательств он сказал наконец, что всего потратил восемь реалов. Я уплатил.

Но, желая предоставить ему удобный случай посидеть у нас подольше, я вскоре накинул плащ и сказал, что должен повидаться с одним из своих друзей. Жена моя и наш гость остались в комнате у хозяйки, занятые оживленной беседой, пока я гулял по городу до позднего вечера. Когда я вернулся, стол был накрыт, ужин ждал меня, да такой обильный, словно я оставил жене много денег. Я не сказал ни слова и не стал спрашивать, откуда все это взялось и кто прислал нам такое роскошное угощение: во-первых, это было бы неуместно, а во-вторых, хозяйка сказала, что в этот вечер мы ее гости.

Гостем ее оказался и хозяин платяной лавки, истого вечера мы стали с ним закадычными друзьями. Он часто у нас бывал, возил нас на различные увеселения, приглашал ужинать на берегу реки, обедать в загородных виллах и садах, по вечерам брал билеты в театр, сажая нас в самые дорогие ложи, и предлагал отличное угощение. Так прошло несколько времени. Хотя сеньор этот делал все, что было в его силах, и мы ни в чем не терпели недостатка, но мне этого становилось маловато, потому что нашлись охотники дать больше.

Я знал, что красивая женщина — все равно что пшеничная мука: лучшая, мягкая, тонко просеянная ее часть идет на самый белый, дорогой хлеб, который подается к столу у высшей знати, людей богатых и сановных. Мука похуже, намолотая из сердцевины зерна, более темного цвета и с примесью мелких отрубей, идет на хлеб для прислуги, домочадцев, наемных служителей и вообще для лиц менее значительных. А остальное отдают собакам или замешивают в пойло для свиней.

Когда красивая женщина появляется в городе, где ее никто не знает, то первыми ее милостями должны воспользоваться лучшие люди этого города: главные богачи, вельможи и вообще те, кто занимает высокое положение. Когда эти пресытятся, наступает очередь плебеев, соседей по кварталу и вообще всякого сброда: они платят ей сразу за год, как врачу или цирюльнику, а в виде особой любезности преподносят после сбора урожая горшок домашнего варенья, к рождеству вязанку дров, а летом корзину инжира. Пройдя через их руки, красотка уже никуда не годится. Все городские собаки на псе лают, ни один сапожник, латающий старье, не хочет с ней знаться, москательщики воротят от нее нос.