Гусман де Альфараче. Часть вторая

Он был так ошарашен и напуган моим гневным и решительным видом, что потерял дар речи, только улыбался и пожимал плечами, посылая меня то к богу в рай, то к черту в пекло и лепеча, что не знает меня и ему неизвестно, кто я такой и что мне надо.

— Ах так? Вы украли мои деньги и постарались запамятовать, кто я такой! Но в Милане есть еще правосудие, и суд заставит вас выложить все сполна!

Купец продолжал отрицать, уверял, что я ошибаюсь, что, может быть, я отдал деньги кому-нибудь другому, а он от меня никаких денег не получал и ничего мне не должен; что, впрочем, я действительно однажды приходил к нему и обещал принести на хранение деньги, но после этого он меня больше не видел. А если мне угодно обратиться в суд и суд признает за ним какой-нибудь долг, то он немедленно все уплатит.

После этого я дал волю языку и с пеной у рта завопил во все горло:

— Ах ты мошенник! Разрази тебя гром! Суд божий и человеческий покарает тебя, негодяй! Ограбить человека средь бела дня и пустить по миру! Да я вытрясу из тебя эти деньги, а заодно и душу! Подавай сюда сейчас же мои три тысячи эскудо, понял? Нечего мотать головой, это не поможет! Да я тебя в порошок сотру, а деньги свои получу, и золото и серебро — все, что ты у меня взял.

На улице поднялся переполох; к тем, кто слышал наш спор с самого начала, стали присоединяться прохожие и соседи, собралась толпа, кругом шумели, перекликались, так что совсем нас оглушили и мы перестали друг друга слышать. Одни спрашивали, по какому случаю крик; другие им рассказывали о том, что видели, каждый на свой лад, а мы стояли в середине толпы и яростно ругались.

Тут подоспел барджелло — это все равно что альгвасил в Кастилии, только без алебарды. Толпа расступилась и пропустила его в середину, когда мы уже готовились пустить в ход кулаки. Как только я увидел представителя закона, — хотя, говоря по совести, неизвестно, кому из нас двоих следовало больше бояться властей, — я понял, что дело в шляпе, и закричал:

— Господа, вы все видели, что здесь произошло и как этот негодяй задумал меня ограбить! Пусть допросят его слугу, — он скажет правду! А если тоже отопрется, то можете заглянуть в счетную книгу; там записано, сколько денег с меня получено, и в какой монете, и какими частями; и тогда все узнают, кто говорит правду, а кто врет. Так, по-вашему, я требую того, чего не давал? Вот здесь, в конторке, заперта кошка, и в ней моих три тысячи эскудо двойными и четверными дублонами, а вот вам и примета: среди них есть десять десятикратных дублонов, всего вместе ровно три тысячи. Да еще в длинном мешке, что он положил вот в этот сундучок, есть моих две тысячи реалов серебром, а всего, вместе с его собственными деньгами, там около семнадцати тысяч: он сам так говорил! Если мои слова не подтвердятся, то можете оставить все ему, а мне отрубить голову. Но вы сами увидите, кто прав! Только прошу сделать обыск сейчас же, а то он переложит деньги на другое место. — И, обращаясь к барджелло, я прибавил: — Обыщите конторку сами, ваша милость, и вы узнаете, кто из нас двоих лгун и мошенник.

Тогда купец сказал:

— Я согласен. Пусть сюда принесут мои книги, проверят все записи и пересчитают наличные деньги; если его слова подтвердятся, тогда я признаю, что он говорит правду, а я лгу.

Все присутствующие сказали:

— Вот и хорошо. Все ясно. Сейчас мы узнаем правду.

Купец приказал своему кассиру достать большую счетную книгу. Но когда тот принес ее, я закричал:

— Ах мерзавец! Ты не в этой книге записывал! В той ты сам писал, своей рукой!

Он велел принести книгу его собственноручных записей, но я снова завопил:

— Нет! Нет! Что это еще за штуки? Я говорю не про эту! Хватит вилять; та книжка была гораздо меньше, длинная и узкая.

Тогда Орлан сказал:

— Видимо, вы говорите про книгу для памятных записей; другой книги такого вида у нас нет. — И, вытащив ее, спросил: — Эта, что ли?

— Эта, эта! Она самая! Прошу всех убедиться в моей правоте. Нечего было ее прятать и утаивать, здесь все записано, как я сказал.

Книгу начали перелистывать, и когда я увидел свои записи, то закричал:

— Посмотрите, сеньоры, что здесь написано, вот на этой странице! Ага! Негодяй вычеркнул запись, а на полях приписал, что деньги мне возвращены! Нет, это не моя подпись! Ничего не выйдет, придется вернуть все сполна!

Они прочли запись и убедились, что я говорю правду. Купец же так одурел, что не мог ничего возразить и только клялся и божился, что не знает, кто и когда написал все это в его книге. А я сказал:

— Кто написал? Я написал! Это моя рука. А расписка в получении написана другим почерком. Это подлог и ложь: он мне денег не возвращал. Вот здесь, в конторке, лежат мои эскудо, если только он их отсюда не убрал.

Я так бесновался, что никому и в голову не приходило заподозрить меня во лжи. Напротив, видя мое волнение, они утешали и уговаривали меня, заверяя, что вычеркнутые записи и пометка на полях о получении мною денег ничего не значат, если все остальное подтвердится.

А я горячился: