Гувернантка (СИ)

– И я так думала… – улыбалась я в темноте, скользя губами по его щеке.

И вдруг я потеряла к поцелуям всякий интерес, потому что сознание мое, которое мне временами хотелось выключить вообще, чтобы не мешало, против моей воли стало развивать логическую цепочку: почему мы вообще встретились? Мы не должны были встретиться! Если он сумел меня найти, то, вероятно, сумеют и другие. А через меня выйдут на Платона Алексеевича и поймут, зачем я в этом доме…

– Как ты нашел меня? Кто сказал, что я здесь? – я спросила это излишне резко и требовательно, потому что страх, что я разоблачена, был сильнее всего остального.

– Никто не сказал, – Ильицкий настороженно поймал мой взгляд – кажется, ему тоже стало не до поцелуев. – Я случайно попал на этот вечер: я приехал с приятелем по академии Генштаба – он однокашник покойного Щербатова…

– Щербинина, – холодно поправила я. Жутко признавать, но я снова не доверяла этому мужчине, снова ждала от него подвоха.

– Да хоть Пушкина, – бесстрастно отозвался Ильицкий, позволяя мне на этот раз зажечь светильник.

У меня же все мысли сейчас были о том, что это за однокашник. Еще один приятель Сорокина? Еще один подозреваемый?…

А повернувшись снова, я даже смутилась. Судя по всему, Ильицкий, пока я возилась со светильником, жадно вглядывался в мое лицо – в его глазах не было того жара, что еще минуту назад, но он смотрел так, будто все еще не верил, что это я, и будто боялся, что я сейчас исчезну.

Но он быстро опомнился, и во взгляде снова появилась усмешка – будто броня, за которой он – настоящий – прятался:

– Значит, ты все же стала гувернанткой, – произнес Ильицкий, улыбаясь уголком рта, – с твоими талантами и приданым твоего попечителя – я думал ты давно уже располневшая, глубоко беременная барыня.

– Увы, – я почему-то улыбнулась. Странно, мне сперва показалось, что Ильицкий изменился, став чуть более галантным. Но мне лишь показалось, слава Богу. И еще я решила, что вполне могу подумать о Сорокине позже – я имею на это право, в конце концов! И продолжила: – Платон Алексеевич лишил меня приданого и своей милости, когда… ты слышал, наверное, что я отказала жениху, которого нашел для меня он?

– Слышал, – подтвердил он и ухмыльнулся, – разумеется, ведь карьера гувернантки – это куда перспективнее, чем стать женой какого-то там князя.

– Всего лишь графа, – поправила я веско.

– Тем более.

И снова он заключил меня в плен своих рук, целуя так, что посторонние мысли окончательно перестали меня тревожить. А потом, как гром среди ясного неба, он сказал:

– Я надеюсь, дети Полесовых не слишком расстроятся, если ты уйдешь из этого дома? Я хочу, чтобы ты уехала со мной и стала моей женой.

От неожиданности я отступила на шаг. Я надеялась услышать от него эти слова – надеялась и уже не чаяла дождаться. Мечтала, конечно, что он скажет их не таким дежурным тоном, хотя… ничего более нежного и романтичного я от Ильицкого действительно не слышала. Но – Боже мой, как же не вовремя!

– Я не могу, – вырвалось у меня само собой, и я торопливо добавила: – сейчас не могу – может быть, позже… Словом, мне нужно подумать.

Ильицкий, кажется, ждал от меня другого ответа, так как выглядел несколько растерянным:

– Ну… хорошо, подумай, – впрочем, уже через мгновение он вернул в голос обычное хладнокровие и нагловато улыбнулся: – только недолго, а то завтра утром у меня поезд.

Разумеется, он не сомневался, каким будет мой положительный ответ – наверное, я слишком предсказуема. Меня же эта его самоуверенность разозлила. И еще больше злило то, что он настолько опоздал со своим предложением: я должна было довести до ума задание Платона Алексеевича, я не могу бросить все вот так!

Поэтому в сердцах я сказала:

– Хотя, знаешь, я уже подумала и отказываю тебе!… Раз ты так торопишься на свой поезд. Да и твоя маменька, боюсь, не будет в восторге от твоего выбора. Кстати, как она?

– Превосходно. Натали с Мишкой нарадоваться не могут ее мудрым советам по воспитанию Митеньки. Она ведь уже доказала, какого славного, доброго и чуткого ребенка может вырастить. Значит, ты мне отказываешь?

И качнулся в сторону двери.

– Ты уходишь? – в волнении спросила я, безумно боясь, что он так просто отступит, покинет сейчас этот дом и никогда больше не вернется.

Я вела себя глупо и непоследовательно, как какая-нибудь истеричная институтка, которая сама не знает, чего хочет – я понимала это, но ничего не могла поделать. Мне нужно было взять хоть минуту на размышление – слишком неожиданным было его появление сегодня.

Но минуты этой мне никто не подарил, напротив – как будто, чтобы окончательно свести меня с ума, из коридора вдруг раздался пронзительный, полный ужаса, женский вскрик – кажется, это была Аннушка, горничная.

Начала стихать музыка, и тотчас послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Мы же с Ильицким стояли, почти не дыша, и оба, наверное, думали об одном и том же.

– Я выйду первым… – сказал, наконец, он, когда шум за дверью уже не оставлял сомнений, что в доме произошло что-то ужасное.