Гувернантка (СИ)

Заводилой была, разумеется, наша горничная Анна – подвижная и говорливая женщина под сорок. Аннушка успела похоронить мужа, а единственного сына – мальчика на пару лет старше нашего Митрофанушки – устроила в гимназию, выбиваясь теперь из сил, чтобы оплатить учебу: помимо работы у Полесовых, она бралась стирать белье у всей улицы и перешивала старые вещи. При этом Аннушка никогда не жаловалась, а, напротив, всегда была в хорошем настроении, всегда жива, доброжелательна, и, главное, обладала той самой чисто житейской мудростью, которая приходит только с годами и то не ко всем.

Тело Балдинского обнаружила именно она, когда шла по коридору и увидела, что дверь в гостевую приоткрыта:

– Думаю, как же это?! – громко, размахивая в волнении руками, рассказывала сейчас Анна о своих чувствах, – кому это комната понадобилась на ночь глядя?… ее, правда, на ключ не запирали отродясь, да туда все равно не ходит никто. А тут дверь приоткрыта… я и толкнула ее, а там – батюшки… Я с перепугу-то и заорала, дура старая.

Я, еще из коридора заслышав эмоциональный Аннушкин рассказ, тихонько вошла, взяла в буфете чашку и налила себе из самовара. На кухне я была частым гостем, любила вечерами посидеть с Анной за чаем и иногда заходила к ней, чтобы помочь с шитьем, получая в награду порцию свежих сплетен о всей Пречистенке. На кухне и воспринимали меня, наверное, как прислугу – такую же няню, как Катюша, не вдаваясь в тонкости.

Аннушка, тем временем, не прекращая рассказа, плеснула мне в чашку домашней наливки собственного изготовления.

– Нервы подуспокоить, Лидия Гавриловна, – пояснила она.

Тут я вспомнила, что мне надо бы тоже разволноваться:

– Ох, – сокрушенно покачала я головой, присаживаясь на табурет, живо освобожденный мне лакеем Пашей, – как я перепугалась… я бы на вашем месте, Аннушка, вообще, наверное, чувств лишилась, – и, помолчав, спросила: – так что же совсем никто не видел, как бедный Петр Фомич туда входил, и с кем? Даже Катя? Ее спальня ведь как раз напротив гостевой.

– Говорит, что не видела ничего и не слышала, – Аннушка чуть поморщилась, – да вы же знаете, как Катька разговаривает: фыркнула и проворчала только в сторону.

Катюша и правда любопытством никогда не страдала, ее мало что интересовало в жизни, кроме собственной персоны: она бы не обратила внимания, даже пройди убийца с револьвером мимо нее. Катюши сейчас не было в кухне – она вообще ходила сюда редко, полагая, очевидно, что кухонное общество ей не ровня.

– Говорю же, с улицы это зашли – точно кто-то чужой был! – стояла на своем, меж тем, Аннушка.

– Никто посторонний не заходил, еще раз тебе говорю! – ответствовал ей Федор – высокий статный мужчина, бывший солдат, работавший швейцаром в нашей парадной. Он тоже любил заходить на чашку вечернего чая – в основном, конечно, ради Аннушки, которая, ко прочим своим достоинствам, была особой довольно миловидной. Подумав, Федор добавил: – Разве что господа постоянно прибывали – но так и из них дома не покидал никто! Это уж когда ты завизжала на всю Пречистенку, разъезжаться начали.

– Это вы про Шумовых? – осведомилась я как можно безразличнее. – Они ведь, кажется, еще до приезда полиции уехали.

– И про Шумовых, и про Никольских, – начал перечислять Федор, – и Разины еще уехали – уже перед самой полицией. Я умом-то понимаю, что нельзя никого выпускать, да только разве станут меня господа слушать?

– Не корите себя, Федор, все равно полиция не опрашивала никого, – отозвалась я.

Собственно, ради этих сведений – кто уехал до приезда полиции, а значит, теоретически мог увезти оружие – я пришла в кухню. Только ничего мне это не дало. Госпожа Шумова вот-вот должна была разрешиться от бремени, так что их желание отгородиться от лишних волнений вполне понятно. Никольские, мать и дочь – одной девяносто два года, второй семьдесят четыре – подходили на роль убийц с трудом. Разины, семья с целым выводком детишек, тоже едва ли годились. Хотя, все может быть. Надо будет их всех проверять, но пока ума не приложу как…

Как бы там ни было, очевидно, что Балдинского застрелил кто-то из людей, официально приглашенных этим вечером в дом. Федор – человек ответственный, у него и мышь не проскочит незамеченной. Причастность соседей с первого этажа, с которыми у нас была общая лестница, я отмела сразу: они всей семьей со слугами отбыли сегодня утром на дачу, оставив в квартире лишь приходящую горничную и старичка-лакея.

С черной лестницы ^[10] тоже никто не мог войти – без ведома Анны, по крайней мере – я знала, что каждый вечер в десять часов она запирает дверь. И окна запирает на щеколды, тем более что сейчас март, в квартире ощутимо холодно, и нужды раскрывать окна нет.