Гувернантка (СИ)

Елена Сергеевна принялась горячо благодарить графа, снова сбрасывая ротонду ^[23] на руки слугам, и только Мари настолько явно обнаружила свое недовольство, что мне пришлось ее одернуть.

Еще из экипажа я увидела, что светится окно гостиной в квартире Полесовых. Дай Бог, чтобы это была Аннушка, просто позабывшая потушить свет, но мне сделалось отчего-то тревожно. Кто мог пожаловать в такой час, если это не Аннушка? Было уже около восьми вечера.

И волнения мои оказались не напрасны: едва мы вошли в прихожую, навстречу, оттесняя швейцара Федора, буквально бросилась сама Анна и полушепотом, делая страшные глаза, сообщила хозяевам:

– В гостиной господин дожидается. Из полиции! Уже часа полтора, как сидит, – и подала Полесову визитную карточку, на которую он взглянул и нахмурился.

– Лидочка, вы отведите детей в детскую, – молвила Елена Сергеевна взволновано.

Мне ничего не оставалось, как коротко попрощаться с Афанасием Никитичем и Львом Кирилловичем, которые зашли в дом на чашку чая, после чего я, поторапливая детей, повела их в комнату мимо гостиной, надеясь хоть краем глаза увидеть, кто там. Напрасно, двери были плотно закрыты.

После я распорядилась, чтобы детям принесли молока с печеньем, а сама ушла к себе, где сидела за книгой – не видя строчек и изводясь вопросом, позовут ли за мной. И что мне делать, если позовут.

И, спустя час с небольшим, ко мне все же постучала Анна, сообщив, что господин из полиции желает поговорить теперь со мною. Пока мы шли, Аннушка – нет бы сказать что-то полезное – рассказывала в страшном волнении, как полицейские приехали среди бела дня; как оторвали всю прислугу от работы и допрашивали «будто душегубцев каких-то»; как на кухне убежало тесто, пока отсутствовала кухарка, и как сама Анна не успела даже почистить ковер в господской спальне, не говоря уже о мытье окон…

Войдя в гостиную, где все еще находились граф Курбатов, профессор Якимов и, разумеется, хозяева дома, я тотчас увидела полицейского. А увидев, едва удержалась, чтобы не ахнуть в удивлении.

– Лидочка, – все еще нервничая, шагнула ко мне Полесова, – это Степан Егорович, следователь из Петербурга, уделите ему несколько минут, дружочек…

– Добрый вечер, Степан Егорович, – я улыбнулась ему куда сдержанней, чем хотелось мне улыбнуться на самом деле.

И отметила, что в ответ он пожимает мою руку с галантностью, в которой невозможно было угадать его мещанского происхождения, если бы я не знала об этом происхождении заранее.

Бывший полицейский урядник Кошкин, тот самый, который расследовал убийство мачехи Натали прошлой весной – а ныне следователь из Петербурга Степан Егорович – был одет в не слишком модный, но добротный сюртук, ладно сидящий на его высокой широкоплечей фигуре; обут в начищенные до блеска ботинки и подстрижен у хорошего мастера, хотя его лихие кудри так и хотелось взлохматить, избавляя от излишков помады. Кошкин был не намного старше меня и, видимо, чтобы казаться солиднее, носил очки с простыми стеклами, которые, впрочем, больше мешали ему.

Но радость моя от встречи со старым знакомым была недолгой, и вскоре уступила место тревоге. Как Кошкин здесь оказался? Еще одно случайное совпадение?

Для разговора нам отвели комнату, которая называлась кабинетом Георгия Павловича, хотя, по сути, была просто библиотекой. Судя по всему, здесь Кошкин уже успел допросить остальных членов семьи, потому что чувствовал себя в кабинете свободно. Он помог мне устроиться в кресле Полесова – огромном, оббитом парчой и бархатом, но ужасно неудобном – а сам встал у двери, скрестив руки на груди и глядя на меня с затаившейся в глазах улыбкой.

Эта его улыбка меня несколько успокоила: по крайней мере, для Кошкина наша встреча случайной явно не была. Тотчас я вспомнила, что дядюшка, пока я была в Петербурге, раз или два спрашивал меня о Кошкине – видимо, его впечатлили способности молодого сыщика – а я старалась представить его в самом выгоном свете, лелея надежду, что Платон Алексеевич поспособствует его карьере.

Так, быть может, дядюшка как раз и поспособствовал? А теперь отправил Кошкина на помощь мне.

Эта догадка меня несколько воодушевила, и я, тщательно следя за его лицом, заговорила:

– Не нужно вам носить очки, Степан Егорович – они вам совершенно не идут. Хотите выглядеть солидно, купите лучше дорогие часы вроде «Тиссо» или «Лонжин».

– Вы так думаете? А мне казалось… – Кошкин изумился так искренне и по-детски наивно, что я едва удержалась, чтобы не улыбнуться. Он снял очки и задумчиво на них посмотрел, а потом нахмурился: – Впрочем, наверное, вы правы… Ладно, давайте к делу. Вы ведь поняли уже, что я от Платона Алексеевича?

Я же теперь молчала, прожигая его взглядом. Ежели Кошкин действительно приехал в Москву по поручению Платону Алексеевича, то он должен кое-что сказать мне. Фразу-пароль, о которой мы с дядюшкой условились. Но он то ли позабыл, то ли… об этом мне и думать не хотелось.

Кошкин же ничего не замечал, а прохаживался теперь по кабинету и через силу, очень устало рассказывал: