Гувернантка (СИ)

– Да все то же, Еленочка, – со вздохом ответил граф Курбатов, – Абдур-Рахман, эмир афганский, пытается убедить англичан, что случившееся на Кушке – недоразумение. Мол, мелкий пограничный конфликт, он даже и внимания не стоит. Да только никто этого эмира не слушает: лорд Рипон ^[45] так и прямо заявляет, что, ежели сейчас Россию не остановить, то она – мы, то есть – начнет интервенцию Афганистана уже открыто. Посему, говорит, нужно объявлять войну… Я Рипона еще по Лондону хорошо помню – ох, и упертый жук! Мало того, что масон, так еще и либерал. Такой легко не отступится. Попомните мое слово, Еленочка, будет война!

Елена Сергеевна горестно вздохнула в ответ, и за столом снова надолго замолчали.

– Что это мы все о грустном, да о грустном! – первым нарушил скорбное молчание Жорж Полесов. – У нас радость: Алекс женится, а мы его даже как следует не поздравили еще!

Алекс оторвался от еды и изобразил улыбку.

Встав, Полесов поднял бокал с вином и, постучав по нему вилкой, чтобы привлечь внимание остальных, начал читать речь. Длинную, скучноватую, полную весьма двусмысленных шуток. Он желал Алексу неземного счастья, полный дом детишек и безо всякого зазрения совести под конец выразил надежду, что его с m-lle Волошиной ожидает «такая же счастливая и крепкая семья, как у нас с Еленочкой». Пышно произносить речи Жоржик умел – этого не отнять.

Я же все это время искусственно улыбалась и рассматривала новоиспеченного жениха. Речь Полесова едва ли пришлась ему по душе: улыбка Алекса была фальшивой, а отведенный в сторону взгляд беспокойным.

После мужа сказала несколько поздравительных слов Елена Сергеевна и под конец даже всплакнула, растрогавшись. Граф же, и не взглянув на внука, сухо пробормотал, что он все уже сказал Алексу по поводу этой свадьбы. Своего недовольства Курбатов-старший скрыть и не пытался.

Мари тоже сказала что-то вежливо-заученное – на этом бы ей и замолчать, но, уже сев на свое место, она громко вздохнула и с мрачноватой улыбкой продолжила:

– Да, Алекс… вот уж не думала, что вы когда-нибудь женитесь. Но знаете, чем дальше, тем более я уверена, что m-lle Волошина отличная пара для вас. Да-да, она будто для вас и создана! Конечно, не дай Бог кому-нибудь в восемнадцать лет иметь такое кислое выражение лица, как у нее, и тем более заразиться ее умением вовсе не понимать шуток. Но вам, Алекс, безусловно, лучшей пары и не сыскать.

– Это почему же? – наклоняясь к столу, чтобы через Ильицкого, сидящего меж ними, увидеть Мари, вопросил Алекс. – По-вашему, у меня тоже кислое лицо, и я не понимаю шуток?

– Напротив! У вас этих шуток даже слишком много. Иногда, признаться, это раздражает. Не поймите меня превратно: я всего лишь хотела сказать, что m-lle Волошина повлияет на вас в лучшую сторону – сделает солиднее и респектабельнее. И, безусловно, она как раз та девушка, с которой не стыдно появиться в Свете.

Она откинулась на спинку стула, снова прячась за Ильицким, и усмехнулась еще мрачнее:

– Глядя на вас, Алекс, я решила, что когда стану выходить замуж, то последую вашему примеру – выберу человека серьезного и основательного. Военного или, допустим, преподавателя, который тоже влиял бы на меня положительно… Салфеточку, monsieur Ильицкий? – спросила она у Евгения, который вслед за предыдущей ее фразой вдруг поперхнулся и закашлялся.

– Благодарю, Мария Георгиевна… – он, справившись с кашлем, принял салфетку, но все еще сидел, полуобернувшись к Мари и, тщательно подбирая слова, заговорил: – Боюсь, только вы неверно понимаете некоторые вещи. Относительно замужества. Жениться для того лишь, чтобы «стать лучше», как вы выразились, или, тем более, чтобы кому-то что-то доказать – это… как бы вам объяснить… ахинея, вздор и чушь. Женитьба это вообще достаточно сомнительный для здравомыслящего человека поступок, и уж если идти на это, то причина должна быть действительно веской.

Мне стало до смерти любопытно, что это за причина, по его мнению. А Мари фыркнула и почему-то предположила:

– Только не говорите, что этой причиной должна быть любовь. Это самая нелепая причина для женитьбы. Если мы не герои сказки про Золушку, разумеется.

Сказав это, она залпом осушила бокал – с таким видом, будто там было настоящее вино, а не ягодный морс, и, будто сама она была тридцатилетней пресытившейся жизнью дамой полусвета. А потом продолжила несколько раздраженно:

– Среди знакомых моих родителей тех, кто женат по любви, нет вовсе… ах, и даже не спорьте со мной, маменька! – отмахнулась она от Полесовой, когда та попыталась возразить. – И пусть их жизнь похожа на протухшее болото, в котором всегда все спокойно, выглядят они вполне довольными.

Закончив эмоциональную тираду, она снова осушила бокал, который едва успел наполнить для нее Ильицкий. Он, поставив графин на место, лишь негромко заметил:

– Жизнь не обязательно должна быть похожей на протухшее болото.

Отчего-то я была уверена, что Мари с ее характером это не грозит точно. За столом, впрочем, снова повисло молчание – кажется, думали над словами Ильицкого. Но ненадолго: вскоре тишину нарушил наш жених: