Гувернантка

Низкорослый насельник Востока потер ручки, оглядел накрытый стол: коньячок, рыбка, что-то там еще вкусненькое, чуть поправил тарелочку, сбросил, насвистывая, пиджак, стянул батник и, оставшись в майке, подошел к зеркалу. Взял дезодорант с шариком на конце и, не без удовольствия глядя на отражение, стал освежать подмышки.

В дверь постучали.

— Ага, — промурлыкал восточный гость. — Захады, дарагая. Гостьей будышь.

Вошла Жюли.

— Звать как? — не обернулся насельник.

— У меня, слава Богу, есть профессия, — выдала Жюли по-французски. — Так что ты не думай, что я — побираться.

Насельник Востока удивленно оглядел совсем не ту, которую ждал, потом все-таки догадался:

— А-а… Арыгыналы привэзла? — сказал по-русски, но с неимоверным акцентом.

Жюли на всякий случай кивнула.

— Мы ж вроде назавтра дагаварывалыс?

Жюли пожала плечами.

— Ладно, давай бистренко, — и достал из стола пачку сторублевок. — Из Парыша, что ли?

— Oui, oui, — обрадовалась Жюли. — Paris!

— Ну давай, — протянул восточный гость руку. — У миня тут встрэча. Дэловая. Так что ти ызвины. А если каняку хочиш — захады черыз час, — перехватил взгляд Жюли, брошенный, впрочем, мимо коньяка на телефон. — А арыгыналы давай. Вот, — выставил сторублевки. — Десат тисач.

— Нет! — отказалась Жюли. — Не надо денег! Я позвоню, а ты потом заплатишь по счету. Договорились? — и пошла на телефон. — Между прочим, в Париже я зарабатываю — на десять разговоров хватило бы.

Насельник Востока преградил Жюли путь:

— Ну харашо, ладно. Вазмы ыщо и каняк, — и полез в холодильник. Достал бутылку, всучил Жюли, повлек ее к выходу. — И чышы. Давай арыгыналы, — ненавязчиво и ловко полез в сумочку.

Взору его открылось удостоверение с золотым гербом на красной обложке.

— Убедился, что нету денег? Все у них осталось — и деньги, и документы, и билет… — начала было Жюли, но осеклась, ибо восточный гость, странно присвистнув, упал в кресло, машинально налил и опрокинул внутрь полстакана и простонал:

— При-э-ха-ли…

— Бедненький, — профессиональным тоном посочувствовала Жюли. — Тебя уже пора приласкать? — и запустила руку под майку низкорослого насельника.

— Нэ надо! — взвился он как ужаленный. — Только нэ надо питат! Сам все пакажу. Вот валюта, — и стал выбрасывать на стол пачки франков, долларов, марок, фунтов. — Можиш каныфисковыват. Пажалуста. И расписки нэ пиши, — и погреб кучу денег в сторону Жюли.

Та отпихивала назад:

— Не надо! Ты только за звонок заплати!

— Какая взатка?! Пачэму сразу взатка?! Каныфискуй на здаровье. А расписка — зачэм мнэ твая расписка? Что мне с нэй дэлат?! — и снова пихал деньги.

Тут отворилась дверь и явила черненькую из бара.

— Ти что?! — замахал на нее хозяин-гость. — Пашла! Зачэм прихадыла?! Номером ошиблас! Я тут нэ живу.

Жюли взглянула на проститутку с некоторой ревностью:

— Если дашь позвонить, можешь, конечно, и с этой. Только в нашей профессии главное — опыт, — и едва ли не обиженно скрылась за внутренней дверью.

Низкорослый насельник Востока рванулся вослед.

— Стаю-сматру, — оправдывался по дороге. — Дэвушка бэдная, худая. Вдруг, думаю, кюшат хочэт: пазаву-накармлю…

Там, во второй комнате, стояли ксероксы, брошюровальные машинки, стопками лежали порнографические открытки, календари всех размеров и разное прочее.

— Ну и что? — уже уличенный, ткнул восточный гость в нос Жюли образец продукции. — Гдэ ти тут увидэла мэжнационалную розн? Чистая парнаграфыя. Два года, — и, заискивающе взглянув в глаза Жюли, добавил с вопросцем: — Условно, а? Вот, мэжду прочэм, — продемонстрировал открытку, на которой негр занимался любовью с блондинкою скандинавского типа. — Этот вот, прэдпаложим — армянин. А она из Азербайджана. На абарот — дружьба народов! Пралетарии всех стран!

Жюли критически осмотрела открытку и скривилась.

— Харашё, — согласился насельник, сделал таинственное лицо и поманил Жюли пальчиком; та поневоле склонила ухо. — Танки, — прошептал, — украл Ашот Мелконян…

Над Красной площадью сеялся мелкий колючий снежок, особенно контрастно высвечиваясь в лучах прожекторов, направленных на… как это? на седые стены древнего Кремля. Двое солдат, сопровождаемые разводящим, печатали шаг по направлению к мавзолею. Начали бить куранты и произошла четкая, словно куклы двигались в механических часах, смена караула.

Кузьма Егорович с непокрытой головою стоял за огородочкою в двух-трех метрах от колумбария и сосредоточенно глядел на пустое место между двумя замурованными урнами.

Взвизгнув тормозами по брусчатке, остановилась равилева «Волга» - Кузьма Егорович не услышал, не обернулся. Равиль подошел, мужественно и сдержанно извлек из-под мышки пистолет, протянул. Кузьма Егорович взял машинально. Из внутреннего кармана Равиль извлек партийный билет и протянул тоже.

— Сбежала? — спросил Кузьма Егорович откуда-то оттуда. Издалека. Из высока. Из Вечности.

Равиль подтверждающе и вместе — скорбно, склонил повинную голову.

Кузьма Егорович слишком был погружен в Высокие Мысли, чтобы вынырнуть из них вдруг.

— Но ложиться… — сказал раздумчиво и бросил прощальный взгляд на праздный кусочек стены, — ложиться надо сегодня.