Гувернантка

Мощный артиллерийский бинокль зафиксировал пару невозмутимых рыбаков, стоящих со спиннингами у кромки зимнего штормового прибоя. Быстрая, смазанная панорама, скользнув по гуляющим троим, уперлась в еще одну рыбачащую — на противоположной оконечности пляжа — пару и сопроводилась голосом:

— Второй, второй, как слышите?

Один из рыбаков поднес ко рту спиннинг, и возникло искаженное электроникою бормотание:

— Слышу нормально, слышу нормально.

— Проверка связи, — сказал в уоки-токи Равиль, одетый лесничим и примостившийся на плащ-палатке в сырой горной расселине, сказал и бинокль отложил.

— Я так хочу быть с тобой и я буду с тобо-ой, — спела Машенька, а потом повторила те же слова по-французски.

— Не так, Маша! Не совсем так, — мягко поправила Жюли и вместе с девочкою спела сладостные слова.

Кузьма Егорович, гордый и счастливый, хоть ни бельмеса и не понимающий, скосился на дам.

Когла проходили мимо торчащей из песка щелястой раздевальной кабинки, оттуда вдруг высунулась таинственная рука и втащила Жюли вовнутрь. Та взвизгнула было, но звук не успел разнестись, удержанный запирающей рот крепкой ладонью.

Жюли посмотрела на похитителя:

— Ты??! Здесь??! Этого еще не хватало…

Похититель, вернее — –тельница, которою оказалась Вероника, отпустила мать:

— Проститутка для Кремля! Эксклюзивное интервью. Дорого, — быстро, очень по-деловому, выпалила Вероника. — Встречаемся в восемь, возле церкви…

— Дедушка, дедушка! — дергала Маша Кузьму Егоровича. — А где тетя Жюли?

Кузьма Егорович скосил глаза на одинокую кабинку, оставшуюся метрах в двадцати позади, и сказал укоризненно:

— Ай-ай-ай, Маша! Тетя Жюли делает пи-пи, — и, снова оглянувшись беззаботно, вдруг настороженно приостановился.

— Я не допущу, — кипятилась меж тем в кабинке Жюли, — чтобы ты компрометировала Кузьму Егоровича! Настоящим коммунистам в России и без того туго!..

— Ну чего, дед? — тянула Машенька Кузьму Егоровича, пристально глядящего на кабинку. — Пошли-и. Нехорошо подглядывать.

— Там, кажется, штаны, — невнятно пробормотал Кузьма Егорович.

— Ты никогда, никогда не проникнешь в этот дом! — шипела Жюли.

— Думаешь? — усомнилась Вероника.

— И думать нечего: я тебя простою в Сибири сгною!

Кузьма Егорович по мере того, как приближался к кабинке, все ускорял шаги, все круче нагибался, все невероятнее выворачивал голову:

— Штаны-ы…

— Ориентир В-2… Ориентир В-2… — бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.

Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в песке…

Кузьма Егорович рванул дверцу, как оперативник в кино.

— Интервью, господин Кропачев! — мгновенно сориентировалась Вероника и протянула Кузьме Егоровичу под нос диктофончик.

Жюли оттеснила Веронику, закрыла Кузьму Егоровича собою и авторитетно произнесла:

— Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!

— Ну отчего же… — довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил Кузьма Егорович. — Если газета достаточно прогрессивная…

— Progressive?? — возмутилась Жюли. — Reaction! Reaction! — и, взяв Кузьму Егоровича под руку, потащила наружу.

Вероникою, впрочем, уже занималась четверка рыбаков.

Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.

Кузьма Егорович стоял на верхней палубе — пальто внакидку — и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, за которою слышался шум душа, была приоткрыта, бросая длинный косой луч на ковер коридора. Кузьма Егорович подошел к щели, приложился глазом: за полупрозрачной занавескою Жюли принимала душ.

Чем дольше смотрел Кузьма Егорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовала постороннее присутствие, выглянула из-за занавески:

— Это вы, Кузьма?

Кузьма Егорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.

— Ничего-ничего! — крикнула Жюли. — Мне не дует.

Кузьма Егорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, как… характерным, требовательным образом зазуммерила кремлевская вертушка. Кузьма Егорович сорвался с места и припустил на звук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовала в спальню. Дверь за собою закрыла ровно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, сняла халатик, не спеша надела тончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая на дверь.

В щели тенью, на цыпочках, промелькнул Кузьма Егорович.

— Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? — окликнула Жюли.

Кузьма Егорович воровато появился на пороге и, стараясь не смотреть на Жюли, понуро произнес:

— Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

В черное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделала два последних стежка на корсаже Маши — Красной Шапочки, откусила нитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

— Беги!

Машенька впорхнула в огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочка со свечами, подарки на тарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.