— А вы как думаете?
Инквизитор задумчиво вскинул брови.
— Я думаю, вы Смерть.
Скорпиус рассмеялся и облокотился на ствол дерева.
— Вы очень хреновый инквизитор, мистер Гаспаре. Идите уже.
— Куда?
Указав кивком головы на возникшую из неоткуда арку из светлого дерева, Скорпиус, проводив взглядом исчезающего духа, запахнул пальто.
— Смерть…ну такое скажет. Тупой инквизитор. Тупой магл, — шипел Скорпиус, шагая к ферме. — Я Жнец. До Смерти мне служить ежедневно, двадцать четыре часа в сутки, минимум полторы тысячи лет. Тупые грязнокровки. По объявлению его что ли в инквизиторы взяли?
Лорд Генри Тервиллигер был занят тем, что сидел в своем кабинете и, корпя над свитком пергамента, пытался сочинить пламенную речь для «Ежедневного Пророка». Покусывая край пера, Тервиллигер, елозя острием, обмакнутым в чернильницу, по пергаменту, скорее малевал кляксы, нежели писал что-то дельное.
С губ лорда то и дело срывались, что называется, «мысли вслух». Каждые минут пять протягивая «эээ…», «да, как-то так»… «по моему мнению…», Тервиллигер поглядывал на каминные часы и, с каждой минутой понимая, что уж лучше терпеть эту немыслимую скуку сейчас, нежели потом издавать неопределенные звуки и нести чушь перед репортерами, с силой сжимал перо, словно пытаясь силком выжать из себя хоть что-то заумно-деловое, относящееся к Совету Попечителей.
Отвлекся лорд лишь дважды. В первый раз, полчаса назад, когда заметил, что каминные часы остановились. Пришлось подниматься с кресла и звать экономку, которая снова завела их.
Во второй же раз, когда в дверь кабинета тихонечко постучали.
«Эти писаки. Уже тут как тут» — пронеслось в голове у Тервиллигера.
Следующая мысль заверила, что репортеры прибыли слишком рано, и лорд, снова взглянув на каминные часы, с возмущением заметил, что стрелки снова замерли.
— Входите, — гаркнул Тервиллигер, гневно одернув ворот роскошной черной мантии, расшитой золотыми нитками.
Дверь чуть скрипнула и Генри Тервиллигер, заметив на пороге знакомую худощавую фигуру, одетую в униформу гувернера, раскрыл рот: то ли от неожиданности, то ли от возмущения.
— Лорд Тервиллигер, — учтиво поздоровался Скорпиус, легонько поклонившись. — Не отвлекаю вас?
— Какого черта вы здесь делаете? — проворчал лорд. — У меня интервью. Вы меня отвлекаете, Малфой.
— Прошу меня простить. Но, тем не менее, заберу у вас драгоценные минуты.
Тервиллигер с вызовом взглянул в ясные карие глаза гувернера, любезно согласившегося выйти на работу потому как дети, вернувшиеся из Хогвартса на каникулы, сводили лорда и его жену с ума своими выходками, посуровел еще больше.
Какой-то юнец, прислуга, нагло вломился в кабинет и щебечет эту мерзкую лесть!
Юнец, создавший философский камень. Юнец, который перешел дорогу роду Тервиллигеров этим жестом.
— Я увольняюсь, лорд Тервиллигер, — мягко произнес Скорпиус.
— Вы с ума сошли, Малфой?! Перед Рождеством! Детям еще две недели сидеть в поместье! Где я найду нового гувернера?! — заорал лорд.
— Не моего ума дело, — покачал головой Скорпиус. — И меня совершенно не интересует, примите ли вы мое заявление об уходе. Я просто уйду.
— По какой причине, позвольте спросить?
— Я женюсь.
Тервиллигер презрительно хмыкнул.
— И, пока я здесь, — продолжил гувернер, сложив руки за спиной. — Хочу кое-что прояснить.
— И что же?
— Если в моей жизни, или в жизни кого-либо из моих друзей появится очередной инквизитор, я в долгу не останусь. Помните, сэр, я знаю, где найти ваших детей.
Генри Тервиллигер побледнел и хотел было что-то крикнуть, но Скорпиус, опустив заявление об уходе на стол, улыбнулся уголками тонких губ.
— Всего доброго, лорд Тервиллигер.
И, поклонившись на прощание, покинул кабинет.
— Дети, кто вас придумал, — прошипел Скорпиус, схватив за шкирку убегающего Баратолмью, подслушивавшего за дверью. — Подслушивать нехорошо. И сними эту хрень с глаза!
Барт вцепился в свою бутафорскую повязку и, недовольно дернувшись в руках бывшего гувернера, поджал губы.
— Ты уходишь? — послышался из-за угла тонкий голосок младшей дочери лорда, Элизабет.
Скорпиус отпустил Барта и повернулся к ней.
Элизабет, юная леди, так похожая на Доминик, вряд ли догадывалась о том, что именно она, а не сама идея о философском камне, заставила Скорпиуса поверить в то, что его невеста ушла не навсегда, мотнула головой и ее огненно-рыжие локоны чуть подпрыгнули, как пружинки.
— Ухожу, леди Элизабет, — сказал Скорпиус. — Надеюсь, вам повезет с новым гувернером.
— Ты был лучшим.
— Большая честь для меня.
Девочка крепко обняла его, а Скорпиус, улыбнувшись, легонько поцеловал ее в рыжую макушку.
— Попрощайтесь за меня с Мэгги, — вспомнив о существовании третьего ребенка, попросил гувернер и направился было к выходу, как Барт его окликнул своим величавым, хоть и детским голосом.
— Ну скажи, — важно сказал Бартоломью.
— Нет.
— Ну в последний раз.
— Иди нахрен, маленький уродец, — фыркнул Скорпиус.
— Ну, пожалуйста!
Скорпиус устало вздохнул. Нет, этот ребенок неисправим!