Напряжение сковывает тело, прикрываю глаза, пытаясь отрешится от действительности, но внезапно ощущаю легкую щекотку на тыльной стороне ладони. Испуганно распахиваю веки и, скосив взгляд, пытаюсь разглядеть возмутителя спокойствия, но ничего в темноте не вижу.
Воображение сразу рисует жутких пауков, которых я с детства боюсь. Щекотка перемещается все выше и выше, заползая под рукав балахона. Невыносимо хочется заскулить от ужаса и стряхнуть с себя мерзкую тварь, но я так боюсь себя выдать лишним движением, что сквозь выступившие на глазах слезы, терплю.
А потом до моего уха доносится самый желанный из всех звуков на свете – звук удаляющихся шагов. Жду еще несколько минут, чтоб убедится, что преследователь окончательно удалился, а затем с наслаждением смахиваю тревожащее меня насекомое, которым, на счастье, оказывается не паук, а маленький жучок.
Несмотря на то, что рядом со мной больше никого нет, а лес снова обрел свою привычную тишину, разбавленную звуками ночного зверья, ищущего себе пропитание, я все равно остаюсь под деревом, решив выждать еще.
Просыпаюсь утром и не сразу понимаю, где я, а, попытавшись подняться, больно ударяюсь обо что-то сверху. На мгновенье мне кажется, что меня похоронили заживо, и я сейчас в фамильной крипте, запечатанная в саркофаг. Но от удара, как ни странно, в голове проясняется, и я вспоминаю вчерашние события.
За ночь моя сутана еще больше пропиталась влагой и теперь у меня от холода зуб на зуб не попадает. Вылезать из убежища страшно, но заболеть и умереть по дороге от лихорадки я тоже не хочу. День обещает быть солнечным, а мне необходимо погреться и позавтракать.
Осторожно выползаю из-под бревна и оглядываюсь вокруг. Я одна, это точно. Интуиция тоже молчит, а, беря во внимание то, как она мне помогла давеча, я решаю к ней прислушаться.
Нахожу наиболее освещенный жарким солнцем пятачок, и, удобно устроившись на нем и подставив теплым лучам влажную спину, вытягиваю из-за пазухи лепешку. Она хоть и основательно помялась, но вполне съедобна. Отламываю маленький кусочек и отправляю в рот, стараясь жевать осторожно, чтоб не поцарапать нёбо сухим хлебом. Пить хочется невыносимо, и я очень надеюсь вскоре набрести на ручей. К своему удивлению, я быстро насыщаюсь, и меня даже начинает слегка подташнивать.
Прячу остатки еды и поднимаюсь на ноги. Пора в путь. Будем надеяться, что викинги уже убрались восвояси и мне ничто не угрожает.
Где-то через милю и я, правда, нахожу ручей с прохладной и вкусной водой. Напившись всласть, чуть ли не до слез жалею, что у меня нет с собой какой-нибудь фляги. Покидать призывно журчащий источник до ужаса не хочется. Но деваться некуда, мне нужно добраться домой.
С каждым шагом идти становится все труднее и труднее, к ногам будто подвесили пудовые гири. Я уже не настолько рада солнцу, теперь его жаркие лучи только мешают. Лес редеет, и я надеюсь, что уже близко тракт. Сделав еще один привал, перекусив и немного отдохнув возле еще одного ручья, снова собираюсь в путь.
К моему глубокому сожалению дорога не показывается, деревья снова становятся гуще, почти не пропуская света и тепла. А потом и вовсе наступают сумерки, и я понимаю, что пора обустраиваться на ночлег. От лепешки остается еще половина. Запить ужин мне нечем. Я и так тянула до последнего, продираясь в темноте сквозь чащу, надеясь снова найти хоть какой-нибудь водоем. Только в этот раз удача отвернулась от меня, и пришлось давиться всухомятку.
Лес становится гуще, страшнее и непроходимее, в таких краях вполне можно встретить дикое и опасное животное. Может мне стоит попробовать провести ночь на дереве? Задумчиво смотрю на густую крону молодой липы с низко нависшими ветками, но спустя минуту откидываю сию идею, опасаясь упасть с высоты. Эх, если б я не выкинула обрывки веревки, то можно бы было привязать себя к ветке, а так… Ну что я за глупая гусыня… Приходится ложиться спать на земле. Сворачиваюсь в клубочек, стараясь сохранить остатки тепла, и проваливаюсь в беспокойный сон, в котором вижу пылающую гневом Йорун.
Глава 13
Утро приносит с собой прохладу и сырость. Просыпаюсь еще до восхода солнца и некоторое время напряженно вглядываюсь в серый предрассветный туман. Тело трусится от холода, словно в лихорадке, голова болит, а во рту пересохло. Сглотнув, ощущаю боль в горле, словно его режут острыми ножами. Только не это! Динкхет, помоги! Неужели таки заболела?
Кое-как встаю на ноги и принимаюсь размахивать руками, разгоняя кровь по телу. Несмотря на болезненные ощущения и тошноту, пересиливаю себя и проглатываю кусочек хлеба, постаравшись как можно больше размочить его во рту. Но горло все равно отзывается резкой саднящей болью. Воды нет, губы потрескались от жара и пекут. Облизываю их, чтоб уменьшить чувство жжения, и решаю тронуться в дорогу. Чем раньше я найду воду, тем лучше. Во время лихорадки нужно обильно пить, так всегда советовала мама, а она лучшая целительница из всех, кого я знаю.