Гвиневера. Осенняя легенда

– Быть может, такой несносной фею Моргану сделал ее страх перед христианским Богом-Отцом, – продолжал Катбад. – Она не терпит споров, не переносит возражений… Особенно, если они исходят от мужчин. Она даже хочет добиться того, чтобы все люди почитали только Богиню. Все люди, – медленно повторил друид. – Независимо от их желаний.

Слух об этом доходил до нас и раньше. Но мы понимали, что без поддержки верховного короля жрице в своих планах преуспеть никак не удастся.

– Артур этого никогда не позволит, – перебила я Катбада. – Больше всего муж ценит право каждого человека выбирать, с какими богами жить и умирать.

– Поэтому я ищу пристанища у тебя и у короля, – друид говорил так, будто для него было чрезвычайно болезненно облекать свою мысль в слова. – Для меня нет больше места на Черном озере, но я слышал, что здесь принимают святых людей.

Я изучала лицо наставника и думала, не является ли все это хитроумным планом Морганы навязать Артуру религиозную войну. Но Катбад выдержал мой взгляд, и в его глазах я увидела глубокую печаль от того, что рушилось все, чему он посвятил свою жизнь. Не было причин не доверять его искренности, и я улыбнулась и положила ему на руку свою ладонь.

– Конечно, оставайся здесь. Во всяком случае, до тех пор, пока не поговоришь с Артуром.

Катбад смиренно склонил голову, и его голос прозвучал тихо и покорно:

– Я знал, что не зря люди называют тебя самой милостивой королевой.

– Это оттого, что у меня были лучшие учителя, – насмешливо заметила я. Мне очень не хотелось слезливой сцены. Он рассмеялся и поднял голову, смешливый огонек вновь оживил его глаза.

Я занялась подготовкой комнаты для друида, а мысли по-прежнему вертелись вокруг обряда. Что замышляла жрица? Какую роль в ее планах должен сыграть Агравейн? И как отнесутся ко всему этому люди? Наконец я решила сама тайно присутствовать при обряде и посмотреть, что на уме у сестры Артура.

– Мне это совсем не нравится, Гвен, – возразил Бедивер, когда я призналась ему, что собираюсь сделать. – Совсем не нравится. Кто знает, какую интригу она затевает против вас с Артуром. А ведь она способна внушить что угодно. Если обман будет раскрыт, она взвинтит толпу и направит ее безумство против тебя.

Его доводы были убедительными, но с моей долговязой фигурой и простым лицом легко сойти за мужчину, стоило только надеть брюки и прикрыть волосы. И поскольку при обряде кто-то должен был присутствовать, однорукий воин в конце концов сдался и обещал снабдить меня крестьянским плащом с капюшоном, но лишь в том случае, если я позволю пойти со мной Грифлету. Псарь уже однажды спас мне жизнь, а поскольку он не числился среди известных соратников короля, его не так-то просто было узнать.

– Но ты должен поклясться молчать, – предупредил псаря Бедивер, после того как тот согласился меня сопровождать.

Грифлет торжественно посмотрел на меня.

– Во имя безопасности королевы я не раскрою рот даже жене, – пообещал он. Вспомнив, какие близкие отношения у них были с Фридой, я поняла, что клятва вовсе нешуточна.

Весть об обряде прокатилась среди крестьян, и вскоре о нем заговорили и наши домашние. Мордред тут же попросил разрешения взять туда Синрика.

– Хоть вы и друзья, сакс по-прежнему остается заложником и не смеет покидать двор, – ответила я приемному сыну, подыскивая причину, как бы удержать их обоих подальше от Стоунхенджа. Если кто-нибудь не поверит в мой маскарад, это может стоить мне жизни. – Артур оставил его на попечение Бедивера. И я не хочу идти против воли короля.

Приемный сын смирился с моим решением, но бросил на меня один из своих загадочных взглядов. Как его отец и тетя Моргана, Мордред умел скрывать свои чувства под маской непроницаемости, если хотел отгородиться от людей. У них это, кажется, было семейной чертой. Моя молочная сестра Бригита недавно обосновалась в монастыре в Амсбери, расположенном невдалеке от Стоунхенджа. Я сообщила домашним в Камелоте, что собираюсь ее навестить и несколько дней буду отсутствовать. Мы выехали с Грифлетом рано утром без всякой пышности и фанфар и еще до полудня сменили дорожные костюмы на грубую крестьянскую одежду.

Моя старая кобыла Фезерфут сама выбрала шаг, и, добравшись до Амсбери, мы представляли собой пару странников, слившихся с людским потоком. Уже наступил вечер, когда Грифлет поставил лошадей в конюшню и вместе с другими паломниками мы пешком направились к дольменам.

Боги по всей Британии оставили камни, стоящие вкруг, но самым святым из всех мест был Стоунхендж. Огромные грубые глыбы возвышались в три человеческих роста, а внешний их ряд связывали наверху горизонтальные камни, образуя кольцо. Греки считали его храмом их солнечного бога Аполлона, но мы, британцы, называем его Танцем Гиганта и не допускаем мысли, чтобы его мог построить один-единственный бог. Даже самое могущественное божество не способно без помощи соорудить такой храм.