Harry Oppenheimer: Diamonds, Gold and Dynasty

Во время разоблачения компании Bell Pottinger, до ее стремительного падения в немилость, я читал хансарды того периода, когда Гарри Оппенгеймер был членом парламента от Кимберли. Он представлял Объединенную партию (ОП). Оппенгеймер пришел в политику в 1948 году, как раз когда африканерский национализм сметал сравнительно инклюзивный (хотя и безусловно белый) гражданский патриотизм, ассоциировавшийся с героем его детства Яном Смэтсом. Как и Смэтс, возглавлявший ЮП, Оппенгеймер был проникнут чувством верности Британскому содружеству. Однако на эпохальных выборах 1948 года Смэтс потерпел поражение, и УП вместе со своими империалистическими идеалами была низведена на скамьи оппозиции в парламенте. Именно там Оппенгеймер и находился с 1948 по 1957 год. При сменявших друг друга премьерах Д. Ф. Малане и Я. Г. Страйдоме (и доктринерском министре по делам коренного населения Х. Ф. Вервурде) Национальная партия приступила к реализации своего тоталитарного видения апартеида. Связь с Содружеством была ослаблена, а позже и вовсе прервана. Будучи наследником корпоративного королевства своего отца сэра Эрнеста Оппенгеймера, Гарри Оппенгеймер мог обладать экономической властью, но политически он был бессилен. Тем не менее для Национальной партии он представлял собой экзистенциальную угрозу для африканерства: он воплощал в себе все то, чего боялись и ненавидели ее лидеры. Правительственные лидеры нагнетали страх перед ролью и влиянием влиятельных англоязычных капиталистов. Для них Оппенгеймер олицетворял die geldmag (власть денег), зловещую конгломерацию крупного капитала, которая способна развратить народ и подорвать традиционные африканерские ценности - солидарность, благочестие и честность.¹ В пылу политической борьбы некоторые министры кабинета министров угрожали национализировать шахты Оппенгеймеров. В начале 1950-х годов Гарри Оппенгеймера стали изображать в африканерской националистической прессе как "Хоггенгеймера", как и его отца двумя десятилетиями ранее.² Эта антисемитская карикатура символизировала британско-еврейский империализм и хищнический финансовый капитал горнодобывающей промышленности. Оппенгеймеры перешли в англиканство, но травля евреев эхом прокатилась по Палате собрания. В этот момент фигура "Хоггенхаймера" - как и людоед белого монопольного капитала - выполняла центральную функцию националистической демонологии: она сплачивала африканерскую нацию против общего врага.

Я подумал об этой параллели, потому что она, как мне показалось, затрагивает вопросы репутации, наследия и памяти, а также исторического контекста, в котором оценивается жизнь общественных деятелей. Создавая эту биографию, я учитываю два фактора, которые препятствуют беспристрастному рассмотрению Оппенгеймера в стране его рождения. Самое главное, он был либеральным индивидуалистом (разумеется, консервативного толка) в стране, где дуга истории изгибается в сторону группового мышления и национализма. В Южной Африке существует множество националистических мифов. Представители новой правящей элиты, как и их предшественники, стремятся изучить летопись наших предков, освятить или очернить, прославить или очернить. Отчасти именно так и поступают националистические правители: они используют мифологию и символику, чтобы представить славную версию своего переосмысленного прошлого. Их герои обожествляются, а идеологические противники демонизируются, и триумфализм заменяет поиск истины - как бы ни была чревата эта концепция - в качестве цели исторических усилий. Человек с таким сложным наследием, как Оппенгеймер, либерал в стране, где доминируют националисты, слишком бездумно сводится к фантасмагории "Хоггенхаймера" и белого монопольного капитала.