Harry Oppenheimer: Diamonds, Gold and Dynasty

Оппенгеймер сыграл спорную роль в этой метаморфозе. Для многих левых, стремящихся рационализировать неутешительные дивиденды демократии (даже ее упадок), Оппенгеймер и Мандела служат полезными козлами отпущения за нынешние неудачи страны. Символизируемые этими двумя фигурами, белая корпоративная элита и черная политическая элита, как утверждается, заключили фаустовскую сделку в ходе переговоров по урегулированию. Они сговорились сохранить экономические основы старого порядка в новой диспенсации. Как участники Брентхерстской группы, форума, созывавшегося в 1994-1996 годах, некоторые из них встречались в уединении в йоханнесбургском поместье Оппенгеймера. Там Манделу кооптировали: он продал революцию, а мандарины белого монопольного капитала откупились от новых правителей обещаниями богатства. Так были закреплены привилегии белого меньшинства и жестоко опорочены права чернокожего большинства. Эта версия прошлого случайно вошла в мифологию африканских националистов - или, по крайней мере, в тот фольклор, который окружает отсутствие так называемых радикальных экономических преобразований, о которых трубят самые ярые пропагандисты этого лозунга. Правда, как пытаются показать две последние главы этой биографии, несколько более скользкая.

Экономического пакта не было. Причины раскола "Радужной нации" гораздо сложнее, чем индивидуальное наследие Манделы или Оппенгеймера; не следует также легкомысленно возлагать их на дьявольские силы неолиберализма. Кроме того, если препарировать послужной список Оппенгеймера, нужна более длинная линза. На протяжении долгого времени его выступления против апартеида и за демократию действительно характеризовались двойственностью. Возможно, HFO и подвергался осуждению со стороны сменявших друг друга премьер-министров Национальной партии, но его корпоративная империя участвовала в тонком танце зависимости с правительством; в конце концов, она поддерживала экономику апартеида на плаву. В парламенте Оппенгеймер был яростным критиком Национальной партии. Но свои аргументы против ее расовой политики он старался излагать на языке homo economicus. Язык социальной справедливости не был его естественной формой выражения; он избегал обвинять националистов в нравственности и уклонялся от этических призывов к ним изменить свои пути. Вместо этого Оппенгеймер настаивал на том, что апартеид не имеет экономического смысла, он неосуществим. Индустриализация, заявлял Оппенгеймер, приведет к модернизации и демократии, и в конечном итоге барьеры, отделявшие черных от белых, будут разрушены. Это был зародыш "тезиса Оппенгеймера", разработанного контингентом интеллектуалов Anglo American, многие из которых были размещены в Фонде председателя. Они утверждали, что расовая дискриминация и свободное предпринимательство непримиримы: неспособность искоренить одно неизбежно приведет к уничтожению другого. И все же, как отмечали критики Оппенгеймера, компания Anglo American процветала за счет нечестивой троицы: системы труда мигрантов, которая обеспечивала шахты пополняемым резервом грубо недоплачиваемых и эксплуатируемых черных рабочих; пропускных законов, которые регулировали перемещение черных в города; и системы компаундов, которая загоняла черных горняков в однополые жилые помещения, где их условия зачастую были убогими и бесчеловечными. Anglo American извлекала выгоду из этого ужасного триумвирата, утверждали ее недоброжелатели, и если бы компания действительно хотела разрушить институциональный аппарат господства белой расы, она могла бы собрать необходимые силы.