Hassliebe

Он вдруг вырос перед ней и, схватив ее за руки, заставил остановиться и посмотреть на себя, задав этот простой, на первый взгляд, вопрос. Мужчина глядел прямо ей в лицо, хотя уже наизусть знал каждую его черточку. Он знал эти глаза, эти брови, этот нос, эти губы… Он знал, что если чуть сильнее сожмет пальцы на ее руках, то там наверняка на следующий день появятся синяки, но продолжал только крепче впиваться в нее пальцами.

– А какой, вы хотите, чтобы я была?

Эти слова оглушили его, нарушив возникшую для него тишину, окружившую их двоих. Ему даже показалось, что в глазах на пару мгновений потемнело…

В ту самую секунду, когда она произнесла эти слова, он хотел схватить ее за шею и придушить; или вытащить пистолет и если не пристрелить, то хотя бы ударить рукояткой; или дать ей пощечину – ведь он немецкий офицер, так что он может обращаться с ней как ему вздумается. Но он ничего этого не сделал. Генрих так и продолжал стоять, глядя в её глаза, полные решимости и ненависти к нему, и крепко держать ее за руки.

В этот момент он ясно понял, как сильно он ненавидит. Он ненавидел ее с того самого дня, как увидел ее, с того самого момента, как впервые потанцевал с ней в ресторане. Он ненавидел Иду за ее красоту, за ее голос, за ее фигуру. Он ненавидел за ее свободолюбие, за ее открытость и решимость, за ее смелость. А за ее нежелание покориться ему он ненавидел ее сильнее с каждой секундой.

Вместе с осознанием чувства ненависти к Иде, Генрих понял, что совершенно не хочет отпускать девушку. Он не хотел, чтобы она сейчас развернулась и ушла, не хотел, чтобы ее красоту видели другие, чтобы кто-то касался ее нежных рук или глядел в ее карие глаза. Он не хотел, чтобы она досталась кому-то другому. И от осознания, что он не может остановить ее, не может овладеть ею, он ненавидел ее ещё больше.

Фон Оберштейн так ничего и не ответил на ее вопрос. Когда молчание уж слишком затянулось, он с трудом отцепил пальцы от ее руки и сделал небольшой шаг назад, тяжело дыша. Они так и продолжали неотрывно смотреть друг другу в глаза, и у обоих они пылали адской ненавистью друг к другу.

Генрих смотрел на Иду и сгорал изнутри от желания причинить ей боль, чтобы она страдала и как можно дольше. Покрыть ей кожу синяками темно-фиолетового цвета, а потом покрыть каждый ее сантиметр поцелуями. Разбить ей губу, чтобы потом долго-долго целовать, чувствуя металлический привкус на губах. И Генриха немного пугали подобные желания, хотя и чертовски нравились своей жестокостью.

Но, к его удивлению, эти желания так же быстро утихли, как и появились в его голове, так что через пару секунд он снова мог спокойно мыслить и, главное, смотреть на девушку, не думая о том, как он может прострелить ей руку просто ради своего удовлетворения.

– Не глядите на меня так злобно, – попросил Генрих, тяжело вздохнув, – а то все подумают, что вы моя любовница и за что-то сердитесь на меня.

Девушка покраснела, закусила губу и больше не задирала мужчину, решив, что оскорблять хладнокровного немца, которого все ее оскорбления, в сущности, совершенно не задевают, ниже ее достоинства. Да и к тому же, она, видимо, осознала свое никчемное положение по сравнению с ним, поэтому поутихла и уже была не такой смелой, как пару минут назад.

В этот же момент фон Оберштейн услышал шум двигателя, раздавшийся позади него, – за ним наконец приехала машина. Пока же он обернулся, чтобы проверить это и кивнуть водителю, Ида не стала терять времени зря – развернувшись, быстро зашагала прочь от Генриха. Когда же он вновь посмотрел на нее, то она уже перешла на бег и скрылась от него в ближайшем переулке. А ведь он хотел ее предупредить насчет того, что ее будет ждать в ближайшее время… Но пожав равнодушно плечами, Генрих поправил фуражку на голове и пошел к машине.

Тогда в его голове мелькнула мысль о том, что он видит Иду в последний раз в своей жизни, но он не придал ей совершенно никакого значения. Тогда Генрих просто сел в машину и сразу же забыл об этой мысли навсегда…

[1] Вильгельм Крихбаум – оберфюрер СС и полковник полиции, заместитель начальника гестапо Генриха Мюллера.

[2] Фо́льксдойче – обозначение «этнических германцев» до 1945 года, которые жили в диаспоре, то есть за пределами Германии.

Часть 2: Her. Глава IV

Ида сидела на чемодане и с грустью смотрела на окружающих ее людей. Думала ли она, что все будет таким, какое оно есть сейчас? Нет, конечно же, нет.

На днях объявили о депортации из гетто – была начата операция по депортации многих евреев в близлежащие концентрационные лагеря, – поэтому сейчас сотни людей вторые сутки сидели на раскаленной солнцем земле возле железнодорожной станции и думали о том, что ждет их впереди. Ида с мамой была в числе этих людей – они попали во вторую депортацию.