— Но нельзя же просто молчать.
— Расслабься. Никто не видел, что это ты.
У Эйдин все тело холодеет.
— Никто не видел, что это я?
— Ну, мы. Ты же понимаешь, о чем я.
Эйдин охватывает такое отвращение к ним обеим, что она не может даже смотреть на свою подругу. Бывшую подругу. А кроме того, она все-таки не решается объявить вслух о том, что собирается сделать. Бриджид попытается ее удержать. И тогда она просто уходит. Чем дальше остается позади хоккейное поле, тем быстрее она шагает, а потом уже бежит со всех ног к «Фэйр», и напрасно Бриджид кричит ей вслед.
39
Кевин получает не сильный, но малоприятный шлепок газетой по плечу.
— Эй, спящая красавица!
Странное сочетание слова «красавица» с клоунским лицом Мейв, маячащим перед ним — пластиковые очки, искажающие и увеличивающие глаза, потрескавшиеся губы курильщицы, обведенные персиковым карандашом, — мгновенно выдергивает Кевина из эротического сна, в который так хочется вернуться, но он уже рассеялся. Мейв в халате в цветочек, без лифчика, способна убить утреннюю эрекцию одним ударом.
— У тебя телефон надрывается.
Кевин садится, чешет в затылке и задумывается, не подцепил ли он вшей в жилище парикмахерши. Было бы смешно. У него вообще все чешется. Он чувствует себя не в своей тарелке в этой захламленной, грязной, чужой лачуге, где вынужден зависеть от ехидной мамаши своего старого школьного приятеля. Она и утренний туалет она ему вечно норовит подгадить. Вчера в куске мыла обнаружились три глубоко вдавленных длинных крашеных волоса. А как-то утром он зашел после нее в туалет и увидел, что она не спустила воду. Кошмар. В этом изгнании Кевин все сильнее чувствует, что теряет ориентиры: ему не хватает детей как ежедневных точек отсчета. Он то и дело ловит себя на беспокойстве по самым нелепым поводам: не забывают ли они пользоваться зубной нитью? Записала ли Грейс Кирана на хоккейный турнир? Удосужился ли хоть кто-то из Гогарти съесть хоть какие-то овощи за эту неделю?
Мейв хмыкает.
— Тебе надо бы в душ, радость моя.
— Вот спасибо.
— Я это к тому, что… — Мейв со вздохом показывает рукой на пирамиду из пустых банок, которую они с Миком вчера соорудили на кофейном столике. Под конец Мик уже без остановки нес какую-то бредятину о новом кондоминиуме в Коста-Рике, куда он хочет вложить деньги. Да, в общем-то, весь их разговор был сплошной бредятиной. — Не потащишься же ты в школу с таким запахом.
— В школу?
Мейв сует ему в руки мобильный: два пропущенных звонка из «Россдейла», три — из Миллбернской школы.
— Миллбернская женская школа. Доброе утро.
— Роуз, это я.
— Кевин. — Голос у нее падает. — Боже мой.
Никаких сомнений быть не может: он слышит в этом голосе еле различимую страдальческую нотку. Пусть он негодяй, пусть кто угодно, но это слегка ласкает его самолюбие: все-таки Роуз Берд скучает по нему. Вот эта потрясающая красотка вдвое моложе его, которую он бросил на гостиничной кровати, голую и изнемогающую, изнемогающую, изнемогающую от желания…
— Слушай, Роуз, мне очень жаль, но я думал, ты все поняла.
— Что?
— Если бы не обстоятельства… — мягко говорит он. — Но я должен это прекратить.
— О боже ты мой. Ты вообще нормальный?
Кевин чувствует укол в сердце и сердито краснеет. Но вопрос законный — он и сам то и дело гонит его от себя всю неделю.
— Разве не ты названивала все утро?
— Нет, не я! Ты хоть в курсе, что здесь творится? Ты с кем-нибудь здесь говорил?
— О чем?
— Об Эдит.
Мейв вразвалку входит в комнату — как всегда, словно не замечая, что он занят разговором.
— Кевин, — говорит она, — ты не мог бы купить хлеба и масла?
Он отмахивается от нее, указывая на телефон.
— И еще куриные окорочка и пакет риса.
Кевин говорит в телефон:
— Подожди минутку, ладно? — И затем хозяйке дома:
— Да, конечно, все, что угодно. Дайте мне одну минуту.
Мейв с видом мученицы начинает собирать пивные банки, и пирамида с грохотом падает.
— Куплю я, куплю, — раздраженно говорит Кевин. — Но можно мне пока… — Он показывает глазами на телефон. — Разговор конфиденциальный.
— Ну да, не обращай на меня внимания. Я просто выйду из своей гостиной, да?
Кевин с трудом сдерживается, чтобы не показать ей сразу два средних пальца.
— Алло?.. — говорит Роуз.
Кевин извиняется:
— Прости. Так ты говоришь…
— Эдит увезли в больницу.
— Кто такая Эдит?
— Эдит Бликленд. Заведующая «Фэйр».
— Что? А что случилось?
— Ее отравили.
— Это очень и очень странно.
— Кевин, — говорит Роуз, — говорят, что это сделала Эйдин.
Он пытается как-то уложить это в голове… Нет. В голове это не укладывается. Не могла его дочь (все-таки невинная девочка, пусть вспыльчивая, но ведь зла она никому никогда не желала?) уложить Эдит Бликленд на больничную койку, да так, что она теперь борется за свою жизнь — господи ты боже мой! — после промывания желудка. Ей вставили в рот трубку, через которую вводили и выводили теплую жидкость.