He как у людей

— Кевин, прошу тебя! Прошу! Я не могу идти в тюрьму! Нет. Нет. Нет. — Чувствуя, как кружится голова, она упирается ладонями в шаткий столик — он идиотски скрипит, чуть до него дотронешься. Вот сейчас она и впрямь готова рухнуть на пол, без всякого притворства. Еще девчонкой она то и дело норовила тайком сунуть в карман то мятную конфетку, то карандаш, пока отец со своим обычным серьезным видом не пригрозил, что скажет кассиру — а тот уж наверняка упрячет ее в тюрьму Маунтджой. Тогда это сработало, а теперь силы воли уже не хватает, и она не в состоянии сдержать свои шаловливые пальцы, побороть эту чудовищную тягу.

Милли слышит шаги сразу нескольких человек, и у нее мелькает внезапная надежда: может быть, полицейских за стеклом все-таки растрогал вид благонамеренной дамы, к тому же такой улыбчивой, которая едва стоит на ногах, держась за стол в кабинете для допросов, и умоляет о пощаде? Но шаги проходят мимо и затихают.

— Ну-ну, возьми себя в руки. Успокойся. — Кевин подходит к матери, помогает ей сесть и тоже садится. — О тюрьме пока что речи нет. Не будем преувеличивать. — Он протягивает к ней руку, но тут же опускает. Ласковые жесты Кевина слишком часто обрываются на полпути. — Понимаешь, они просто хотят, чтобы до тебя дошло, чтобы ты осознала, насколько это серьезно. Тебе предъявят обвинение.

— Публично?

— Попытаемся уладить дело без огласки, но не могу ручаться, что это не выйдет наружу.

Милли закрывает лицо руками — когда-то она ими гордилась, а теперь они напоминают птичьи лапки с толстыми, как черви, жилами. Аристократические руки — так говорил ее Питер. Как у настоящей леди.

Сын вздыхает, легонько постукивает по столу кулаком, а затем потирает ладонями макушку — жест, который всегда выдает у него сильный стресс.

— Они готовы прийти к соглашению, но на определенных условиях.

— На любых.

— Тебе придется признаться в том, что ты сделала, извиниться перед Доннелли. И показать, что искренне хочешь исправиться.

— Да, конечно, сколько угодно.

— Ты должна это прекратить. Поняла, мама? Это. Должно. Прекратиться.

Милли с невыразимым облегчением роняет голову на руки.

— Что бы я только без тебя делала?

— И еще одно. — Он откашливается. — Мы наймем помощницу, которая будет приходить в Маргит.

— Кого?

— Человека, который будет наведываться, сиделку…

— Домой наведываться?

— Нет, в конюшню! Домой, куда же еще. Господи ты боже мой! Или так, или идти в суд и положиться на удачу. А учитывая, что у них есть видео, где ты пихаешь барахло Доннелли в сумку, не думаю, что у тебя много шансов.

— Не нравится мне это, Кевин. Чужой человек в доме…

— Всего несколько раз в неделю. Двадцать часов.

— Двадцать часов!

— Это на три месяца, на время испытательного срока — он начнется сразу же, как только мы найдем подходящего человека… У Мика сестра как раз занимается подбором кадров, может быть, она нас выручит. Если ты выдержишь испытательный срок, обвинения снимут без огласки.

— То есть мирно договориться никак нельзя?

— Это и есть мирный договор, мама. Ты совершила преступление. Ты не в том положении, чтобы диктовать условия.

— Извиниться я не против, это справедливо. Но сиделка…

— Это меньшее из зол.

Милли наклоняется за разбросанными вещами и медленно выкладывает в ряд на столе всю эту совершенно не нужную ей чепуху. Она же вообще не из тех, кто гоняется за материальным. На свете очень мало вещей, имеющих для нее какую-то ценность: старая фотография Кевина, которую когда-то показал ей Питер, молитвенник, оставшийся с похорон малышки Морин, фамильное обручальное кольцо Питера с обрамленным бриллиантами изумрудом — стоит кучу денег, между прочим.

— Так что, я иду говорить с сержантом О’Коннором? — спрашивает Кевин.

— Ладно, — кивает Милли. — Пусть так. Разберемся со всем, когда я вернусь из Америки.

— Ну нет, мама, — говорит Кевин, отводя взгляд. — Боюсь, с Америкой придется подождать.

5

Когда Кевин распахивает входную дверь и решительным шагом входит в прихожую, заваленную всяким хламом (тут и грязные туфли, и в придачу — японский бог! — забытая миска кукурузных хлопьев), его встречают лишь два полосатых питомца Грейс — кот Беккет и кошка по имени Кошка, из которых ни один к нему особой приязни не питает. Они мяукают и наперебой трутся о штанины. Кевин вздыхает: и тут он уже кому-то нужен. Эйдин даже кошек не покормила. И на звонки не отвечала, а он трижды пытался дозвониться до нее, прежде чем везти мать, слава богу, примолкшую, обратно в Маргит. Ответом было лишь хамское сообщение голосовой почты: «Это я. Ты знаешь, что делать». Бип. После третьей попытки Кевин наконец отрезал: «Ты тоже знаешь», и яростно щелкнул пальцем по красной трубке на экране мобильного телефона. Это нисколько не помогло выпустить пар. То ли дело раньше — хоть трубку можно было швырнуть. Кевин представляет, что сейчас делает дочь: сидит с хмурым видом наверху, не замечая вокруг себя ничего, кроме экрана ноутбука, и истязает свои нежные барабанные перепонки блеянием какого-то безмозглого и бездарного сопляка.