Hell to the Heavens (СИ)

Недовольное фырканье до её ушей донесётся не сразу, как и обидная фраза, почти заглушаемая чужими шагами.

— Любовь — это смерть, Кэйа, — надменно говорит тот, не ожидая ответа, не желая заглядывать в блеснувшую на мгновение звёздочку чужого глаза.

— Любовь — это смерть… — вторит она, присаживаясь на корточки и проводя по траве, едва впитавшей светящиеся частички чужого тела.

Один неосторожный взгляд в чужую спину, что задержится до тех пор, пока силуэт не исчезнет из поля зрения, судорожный вдох, прежде чем она опустит голову, не замечая мягко падающего на волосы снега, словно глаз бога насквозь пропитался чужой печалью, под стать своей хозяйке роняя слёзы.

— Действительно смерть… — продолжит она, стискивая в руке припорошенную снегом траву.

========== Loreley ==========

Дайнслейф крепко обнимал её, оставляя осторожный поцелуй в уголке губ. Прятал в расшитом звёздами плаще, в минуты редких свиданий, позволял спрятать лицо в своём плече, мягко гладил по спине, едва та прикроет глаза, шепча что-то об усталости. Хранитель лишь ласково улыбался, сравнимая Альберих со слепым котёнком.

Он должен относиться к ней как к воспитаннице, в крайнем случае, как к дочери или младшей сестре, он ни в коем случае не должен любить её, но… Она рядом с ним, позволяет касаться себя так, как не смеет кто-либо более.

И если их любовь воплощение греха — очевидно, он самый безобидный из всех существующих. Кэйа всё ещё жива, он клялся защищать её, и данное когда-то давно слово держит, мягко касаясь губами макушки. Она жмурится, словно котёнок, а потом лицо в груди его прячет, словно защиты в его объятиях ища.

Он знает, его любовь — самая лучшая защита из всех имеющихся вариантов. Знает, что в его объятиях она совершенно точно не сойдёт с правильного пути. Дайнслейф улыбается, когда девушка потянет к нему руки, мягко обнимает его за шею, прежде чем снова начать нашёптывать о чём-то своём. Она жмётся к нему в поисках тепла, и довольно улыбается, ощутив то. Кажется, вся напускная радость и игривость, разыгрываемые для жителей Мондштадта мгновенно меркнут, стоит ему к ней прижаться. Он слышит её вздохи, слышит её бормотание и недовольство, и жалеет о том, что не может быть рядом с ней. Что должен обрубать ниточки ордена, ведущие к ней, что их так много, они такие очевидные, и от этого орден кажется совсем глупым и почти безобидным, раз такие очевидные улики всё ещё не дают понять кого именно нужно искать.

Порою желание остаться в городе ветров и почти всегда находиться рядом с нею, ощущается слишком сильно. Обычно это происходит когда она засыпает у него на груди, когда прижимается щекой и крепко стискивает плечи, словно сны вместо отдыха, последние силы отнимают. Он грустно улыбается, но никогда не встречает утра подле неё. Ещё слишком рано для такой роскоши.

Она шутливо усмехается, и показывает что-то вроде детской и совершенно неважной обиды, губу прикусывая и глаза хмуря. Что-то нашептывает ему на ухо, что он снова оставил её кошмарам на растерзание и прочую несущественную ерунду. Тихо смеётся, а после словно забывает об этом, снова и снова ластясь к его рукам.

Кэйа искренне ему верит. Он видит это в блеске глаз-звёздочек. Она уже не ребёнок, но всё равно неизменно стискивает край его рукава или ладонь, как когда-то очень давно. И он невольно улыбается, понимая что это не изменится до тех пор, пока он того не пожелает. Пока не оттолкнёт от себя, говоря что не хочет чтобы она так делала. Этого не произойдёт. Лишь потому, что ему безумно хочется оставить её себе.

Он помнит что это неправильно, что должен наставлять и оберегать, что должен быть примером и подобием родительской фигуры, а не любить. Вот только… Какой от этого толк, если осуждать его за это больше некому, если сама Кэйа почти позабыла о том, кто она за маской капитана кавалерии.

Кэйа всё помнит, он в этом уверен. Как и в том, что её это, совершенно точно, ни капли не радует. Её преданность погибшей нации давно стала чем-то несуществующим. Она никогда не выберет руины, если её поставят перед выбором.

Быть преданным стёртому в пыль престолу слишком тяжело. Ещё сложнее быть его законной наследницей. Когда всё, на что ты можешь опереться — разваливается и сыпется мелкой крошкой к твоим ногам. Она однажды оговорилась о том, что хочет позабыть о своей принадлежности к угасшим звёздам, что хочет сбросить огромный груз лжи отравляющий душу и обрубающий любые мосты к тем, кто отвернётся от неё, если всё это всплывёт. Она плакала, спрашивая почему Селестия не убила её, отчаянно нашёптывала о навязчивых желаниях прекратить это всё здесь и сейчас, о том, что у неё совершенно нет сил…

В тот момент он слишком ясно осознал, что слишком долго отсутствовал в жизни звёздочки, что доверчиво смотрит разными глазами на него, изредка шутя о том, что он совсем не изменился за пять веков.