Hell to the Heavens (СИ)

Когда-то она оговорилась, выронила слова о любви, осторожно протягивая свои руки к чужому сердцу, едва касаясь бьющегося под рёбрами куска мяса, едва ощущая его тепло. А потом он ударил её по руке, прогоняя прочь, в тёмную вьюгу, чьи порывы почти заглушили разочарованный вдох.

Ему бы запереть от неё всё, что могло бы дать ей хоть какую-то надежду, оттолкнуть и больше никогда не видеть рядом, больше не думать ни о чём, кроме алхимии, что дала ему жизнь и стремление.

Он потушил радостную искру в голубом глазу, растерзав её сердце и к ногам растерзанные окровавленные куски бросил, чуть ли тыча её носом в кровавую кашу, бывшую некогда тем самым сердцем, привязавшее её к нему.

Кэйа не нужна Альбедо точно так же, как и другие люди. И ему бы наплевать на неё, оставить порочному растению на растерзание, чтобы от проблемы ещё одной избавиться, да только больше распознать подмены будет некому.

Альбедо не ценит жизни, но со своей расставаться не намерен, а потому чуть ускоряет шаг, чтобы решить одну проблему и навлечь на себя другую.

Он ни в коем случае не должен давать ей надежды, а падшая Каэнрия должна была обделить её возможностью любить, но… Кэйа живая, и даже жестокое воспитание в безбожных пустошах не вытравило в ней губительной сентиментальности, а его категоричный отказ не обрубил призрачных надежд где-то на самом краешке растерзанного его же руками сердца.

Кэйе слишком сложно контролировать свои чувства, когда всё рушится почти на глазах, а потому, в суете дел, когда надо поставить на место фатуи, когда надо оставаться на грани — тонкой леске над скалистым и глубоким ущельем, что впивается в ноги, превращая каждый шаг в испытание, между бездной и городом, который она поклялась защищать, среди совершенно бесполезных просьб о помощи… И её маска треснула, разлилась неосторожным признанием и застывшим страхом после чужого ответа.

Её любимые цветы так похожи на эту мерзкую горечь, которой она так отчаянно пытается сопротивляться. В любви ищут утешения, в любви ищут понимания, а принимать чужую душу он не собирается. Почти знает её вдоль и поперёк, отдающую гнилью и сыростью. И любовь её отвратительна, такая едкая и въедливая, что Альбедо жалеет о том, что о её сердце замарал руки, горечь не сходит.

А проклятое растение отыскало её под ветвистым деревом около статуи божества, уложило свою голову той на колени и прикрыло глаза, ластясь к руке в перчатках. И то замедляет шаг, прекрасно слыша тихие вздохи.

— Ты не он… — слишком тихо говорит она, касаясь идентичных волос, а в единственном глазу слезы блестят, и пальцы напрягаются, прекращая водить по пшеничному полю.

Ей бы принять чувства этого создания, что до боли похоже на настоящего алхимика, раскрыть бы объятия вновь и вместо яда, почувствовать чужое тепло, что успокоит её, что позволит забыть о маске идеального рыцаря.

Её руки дрожат, прежде чем тело в её руках содрогнётся, прежде чем корни мягко обовьют её ногу, прежде чем злобное растение поднимет голову и осторожно прикоснётся к её щекам, мягко касаясь плеч.

— Но зато я буду любить тебя, в отличие от него… — тихо произносит самозванец, шершавым языком слизывая слезу на чужой щеке. — Просто позволь мне избавиться…

И кажется, она колеблется, когда руки чужие её ладонь накрывают, когда подносят к груди, позволяя биение почти настоящего сердца почувствовать… Осторожно приподнимает уголки губ, одежду чужую сминая, и кажется, кивнёт, позволяя тому взять верх, отомстить за нелюбовь наставницы и забрать ту, что готово дать ему опороченное и почти сгнившее сердце Альберих.

Задушенный кашель заставляет её нахмуриться, прежде чем так знакомая вязкая алая жидкости не омоет её ладонь, оставляя небольшую царапину, прежде чем создание почти безжизненной куклой навалится на неё, прежде чем покажет себя в своём настоящем обличии.

Прежде чем Кэйа скажет хоть что-то в ответ, на такие же фальшивые чувства двойника, который нуждается в её вере, в её умении провести даже путешественницу и её компаньона.

Кэйа любит его, но он никогда не примет чьих-либо чувств. Кэйа может верить во что угодно, но он не позволит ей надеяться на ответное тепло, даже сейчас, в единственное мгновение, когда она позволит себе побыть человеком, точно таким же, как и все в окружении, когда существо принявшее его облик звереет, огромной попрыгуньей опасливо над фигурой капитана возвышаясь ноги корнями обвивает, словно просит о помощи, уже взглядом, едва потеряв возможность говорить.

Её рука сжимает рукоять меча, а маска рассыпается в пыль, когда она позволит себе всхлипнуть, корневища обрубая и безжизненные части куда-то в сторону сбрасывая. Она хочет бросить орущие, хочет стиснуть в объятиях чудовище, но понимает, что всё это будет ложью. И чем она тогда лучше правды, в которую её не устают тыкать носом?

Альбедо протыкает растение прежде чем с её губ сорвётся короткая просьба о прощении, прежде чем она отведёт взгляд в сторону, не желая смотреть на то, как распадается в пыль существо, что на мгновение заставило её поверить в свет в конце тоннеля.