Hi-Fi

Чарли открывает дверь, и у меня замирает сердце – она выглядит замечательно. У нее по-прежнему коротко стриженные светлые волосы, но теперь она их стрижет за большие деньги. С молодостью она расстается очень элегантно – вокруг глаз у нее появилась сеточка едва заметных, симпатичных и весьма сексуальных морщинок, придающих ей сходство с Сильвией Симс; на ней черное платье для коктейлей, в котором она чувствует себя несколько неловко (впрочем, не исключено, что эту ее неловкость могу разглядеть только я, поскольку в моем представлении она буквально только что рассталась с мешковатыми джинсами и майкой с изображением Тома Робинсона). Я сразу же начинаю беспокоиться, как бы снова не влюбиться в нее, не поставить себя в идиотское положение и не закончить, как это было когда-то, болью, унижением и ненавистью к самому себе. Она чмокает меня в щеку, обнимает, говорит, что я ничуть не изменился и она страшно рада меня видеть, а потом показывает комнату, где я могу бросить свою куртку. Это ее спальня (естественно, стильная: с огромной абстрактной картиной на одной стене и чем-то вроде половичка на другой); здесь меня вдруг охватывает тревога. На кровати лежат дорогие на вид куртки и плащи, и какой-то момент я раздумываю, не смотаться ли, предварительно очистив карманы.

Но мне нужно идти знакомиться с Кларой, подругой Чарли, которая обязательно придется мне ко двору. Мне хочется посмотреть на нее уже хотя бы потому, что я понятия не имею, где находится мой двор, не знаю, на какой улице он расположен, в каком городе, в какой стране – а что, если она поможет мне наконец определиться с местоположением? И еще мне интересно посмотреть, обитателем какой улицы считает меня Чарли. (Пять женщин, которые, насколько мне известно, живут не на одной со мной улице, но чей переезд поближе ко мне я приветствовал бы обеими руками: Холли Хантер из «Теленовостей»[67]; Мег Райан из «Неспящих в Сиэтле»[68]; врачиха с длинными курчавыми волосами – я как-то видел по ящику, как она побила консервативного члена парламента в дискуссии об абортах, но не знаю ее имени, и снимков с ней мне тоже не попадалось; Кэтрин Хепбёрн из «Филадельфийской истории»[69]; Валери Харпер из сериала «Рода»[70]. Все это женщины с прекрасно подвешенным языком, своеобразным складом ума, женщины энергичные, живые, хлесткие… но тем не менее создается впечатление, что им очень даже не помешала бы любовь хорошего человека. Я мог бы помочь им. Я мог бы их спасти. Они знали бы, как рассмешить меня, и я тоже, возможно, при удачном стечении обстоятельств знал бы, как рассмешить их; мы смотрели бы вместе по видео их фильмы, их сериалы, их дискуссии об абортах, мы усыновили бы нескольких несчастных сироток и потом всей семьей ходили бы в Центральный парк играть в футбол.)

Войдя в гостиную, я понимаю, что обречен на медленную и мучительную смерть от удушья. Я вижу перед собой мужчину в кирпичного цвета пиджаке, и другого мужчину, в аккуратнейшим образом измятом полотняном костюме, и Чарли в ее платье для коктейлей, и другую женщину, в флуоресцентной раскраски легинсах и ослепительно белой шелковой блузке, и еще одну женщину в штанах – таких, знаете, которые косят под длинное платье. Увидев их всех, я чуть не кричу, и не только от страха, но еще и от пронзительной зависти: Ну почему я не живу, как они?!

Обе женщины, подруги Чарли, красивы – не симпатичны, не миловидны, не привлекательны, а именно что красивы… и на мой перепуганный, моргающий и подслеповатый взгляд абсолютно неотличимы одна от другой: мили каштановых волос, тысячи огромных сережек, ярды алых губ и сотни белоснежных зубов. Та из них, что в белой шелковой блузке, немножко подвигается в сторону, освобождая мне место на циклопическом Чарлином диване – стеклянном? свинцовом? золотом? – короче, сделанном из какого-то пугающе недиванного материала, – и улыбается. Чарли привлекает общее внимание («Эй, ребята…») и знакомит меня со всей компанией. Клара – это которая на диване рядом, ха-ха, со мной, Ник – в кирпичном пиджаке, Барни – в полотняном костюме, Эмма – в притворяющихся платьем штанах. Если все они – обитатели моего двора, мне придется забаррикадироваться в квартире.

– Мы тут обсуждали, как каждый из нас хотел бы назвать свою собаку, если бы она у него была, – вводит меня в курс дела Чарли. – Вот у Эммы есть лабрадор по кличке Диззи, в честь Диззи Гиллеспи.

– А-а, здорово, – говорю я. – Собак я не особо люблю.

Какое-то время все молчат; да и что, собственно, они могут сказать по поводу моего не слишком восторженного отношения к собакам.

– Это из-за маленьких размеров квартиры, детских страхов, запаха или… – спрашивает меня Клара, очень ласково спрашивает.

– Да нет, как бы это… – Я бессильно пожимаю плечами. – Просто, знаете, не особо люблю.

Все вежливо улыбаются.