Hold Me (СИ)

— Нам очень жаль, — мужчина в форме пытается говорить мягче, подобрать слова, вот только замечает на лице женщины полное отсутствие, что немного сковывает, заставляя напрячься. — Но ваш сын не выжил, — произносит, слегка поддавшись вперед, ведь видит, как сужены зрачки глаз его собеседницы. Она никак не реагирует на его слова, продолжая грызть ногти.

— Он жил еще пару минут после падения, но врачам не удалось спасти его. Его тело было слишком слабым и… — Он замолкает, всматриваясь в лицо женщины, которая отводит какой-то нервный взгляд в сторону, рассматривая узорчатые стаканы на столе. Мужчина тянет руку к рации, вызывая своего напарника, поскольку подозревает, что женщина «под чем-то», а та вдруг молвит шепотом:

— А кремация — это дорого?

***

От лица Хоуп.

Расправленная кровать. Забитая всяким хламом тумбочка. Заваленный вещами стол. Наполовину зашторенные пыльные окна. Бледный свет.

Зеркало.

Медленно вожу расческой по темным волосам, смотря куда-то на уровень моей шеи, кожу которой постоянно задеваю жесткими «зубчиками» расчески, отчего остаются красные болезненные следы. Сердце в груди ровно бьется, оно сильными ударами отдается во всем теле, никак не позволяя мне отойти от шока, забыться ужасом, оставить свое сознание и отключиться, хотя бы временно. Мне отвратительно видеть себя. Видеть свое лицо, знать, что оно принадлежит мне. Вот она — Я. И я безобразна настолько, насколько это может быть возможно. Сильный ветер громко стучит в стекло, так и мои мысли в полнейшем хаосе мечутся, давя на стенки черепа. Я никогда не смогу от них избавиться. Отныне они — часть меня. Часть той Эмили Хоуп, которая не смогла помочь Томасу Сангстеру, которая была рождена женщиной, сломавшей жизнь Дилану ОʼБрайену. И я себя ненавижу.

Глаза горят. Опять. Я сильно сжимаю веки, простонав сжатыми губами, и делаю глубокий вздох через нос, чувствуя, как меня вновь накрывает. С головой. Без возврата. Я вновь поддаюсь. И мне нет оправдания. Я должна страдать. Страдать из-за ошибок. И не жаловаться. Я не рождена для того, чтобы быть счастливой, и мне себя не жалко, потому что именно этого я заслужила. Все мои грехи. Все моя вина.

Прости, Томас, я виновата перед тобой.

Прости, Дилан, за мою мать.

Всхлипываю, грубее расчесывая волосы, тем самым выдираю волосы, что падают к ногам.

Простите меня.

Стону, корчась и краснея от больных эмоций, что раздирают кожу груди. Простите. Господи, простите меня. Прости, Дилан, что тебе приходилось терпеть меня, видеть лицо моей матери, а я ни о чем не подозревала, прости. Прости, Томас, что не видела твоей боли, думая только о себе, о жалости к себе, я настоящая эгоистка.

— Простите, — шепчу дрожащими губами, не вытирая слезы, которые начинают катиться по щекам. — Простите.

— Зайка? — Голос женщины за спиной, и язык не поворачивается назвать ее «матерью». — Как ты? — она входит в комнату, и меня прошибает дикий холод. Рука дрогнула, сжимая деревянную расческу, а взгляд замер. Я опустошена. Внутри меня пересохший океан, который до этого был наполнен теплотой, что никогда раньше не находила отклик внутри меня. А теперь, что там? Сухость. Сплошная степь под утомляющим солнцем. Я разлагаюсь.

— Я принесла тебе чай, зайка, — не зови меня так. Не смей даже обращаться ко мне. — Эмили? — Нет, черт возьми, НЕТ. Женщина делает шаги ко мне с опаской, пока я пытаюсь справиться со сбитым дыханием и скачущим в висках давлением. Мои вздохи становятся короче, а веки сужаются с каждым сломленным между нами сантиметром.

— Не волнуйся о случившемся, — женщина улыбается, протягивая руку, чтобы погладить меня по волосам, и ее слова окончательно вышибают мое сознание, даруя волю эмоциям:

— Не беспокоиться? — Шепчу, выговаривая каждую букву с особой злостью. Рука женщины застывает, а я поднимаю взгляд, через отражение в зеркале смотрю на её бледное лицо, в глазах вижу страх. Да, тебе стоит бояться меня, мама.

— Какого черта ты несешь? — Мой шепот — крик для ушей. Женщина делает шаг назад к двери, пока я разворачиваюсь, сжимая расческу, и перевожу на неё свой испепеляющий взгляд. — Какого, на хер, черта ты несешь?

— Эмили, зайка, послушай, — поднимает перед собой ладони, думая тем самым успокоить меня, но огонь уже во власти ветра.

— Это все ты, — рычу, скидывая на неё всю свою боль, превращая её в дикую ярость, подпитываемую черной ненавистью. — Это ты! Этовсематьеготы! — Кричу, бросая в сторону женщины расческу, и особо в нетрезвом состоянии уворачивается, уносясь с мольбами в коридор, а я не стою на месте. Я уже не чувствую саму себя. Во всем теле жжение. Под кожей терзает только одно желание, и мне не противиться ему.

Я убью её.

***