— Сядь, — мужчина в форме вежливо просит, но я не слушаю, не веря, что эта женщина с такой легкостью заставляет Эмили подняться с дивана и уже ведет её в коридор, где слишком шумно. Спешу за ними, не зная, что предпринять, чтобы забрать Эмили к себе, чтобы не отпускать.
Чтобы держать её руку.
Но я всё ещё не могу заставить себя говорить. Язык заплетается, а звон телефонов мешает собраться, вызывая головную боль. Выскакиваю в коридор, игнорируя полицейского, и уже тяну руку, чтобы остановить Хоуп, но замираю, слыша грубый голос отца, который уже спешит по коридору в нашу сторону вместе с Джойс. Страх отражается в моих глазах, когда взгляды родителей пересекаются. Мать Хоуп в ту же секунду застывает на месте, держа Эмили за плечи, а мой отец подходит слишком близко, только после этого с возмущением на своем уставшем лице останавливается, переводя взгляд с женщины на меня:
— Я тебя предупреждал, черт побери! Говорил не связываться с семьей этой шлюхи! — кричит на весь участок, и Эмили морщится, дрожащие руки тянет к лицу, чтобы прикрыть уши, и я молюсь, чтобы она ни черта не слышала, ведь отец не останавливается на сказанном:
— Тебе не хватило того, что эта женщина разрушила нашу семью?! Ты ведь не настолько глуп, Дилан!
Воздух застревает в глотке. И не только в моей. Отец вдруг меняется в лице, ведь видит, как ослабло выражение моего, с какой усталостью и обреченностью я теперь смотрю. Нет, он только сейчас разглядел в моих глазах мольбу, поэтому внезапно замолкает. Я чувствую страх, ведь медленно перевожу внимание на девушку, которая с опаской, с присущей ей осторожностью оглядывается, остановив на мне свой полный непонятных мне эмоций взгляд. Она смотрит так, будто я только что заявил, что все проблемы исключительно по её вине. Что это она убила Томаса. Сухие губы всё так же приоткрыты, а глаза медленно заполняются больной виной и стыдом. Нет. Черт возьми, не надо! Я знаю её отношение к тому, что её мать рушила чужие семьи. И она ненавидит себя за это. За то, что она — её дочь. Девушка шире открывает рот, и меня пробирает до мурашек, когда с её губ слетает слабое, но слишком резкое для моей больной головы: «Прости», — на бледном лице ужас. Эмили начинает медленно качать головой, повторяя всё громче:
— Господи, прости, — она молит о прощении, хотя здесь нет её вины. Она просит за свою мать, перекладывает все её грехи на себя. Моргаю, терпя пощипывание в глазах от еле скопившихся слез, которым я не желаю вырваться наружу, и делаю шаги к Хоуп:
— Т-ты, ты не виновата.
— Не приближайся к моей дочери! — вдруг кричит мать Хоуп и бьет мою протянутую руку.
— Прости, — Эмили начинает плакать, давясь своими словами. — Прости, — ей приходится отвернуться, ведь женщина тащит её дальше:
— Чертовы ублюдки, — смотрит на моего отца, рыча, как безумная. — Не приближайтесь к моему дому!
Я дергаюсь, срываясь с места:
— Эмили, — зову её, желая достучаться до девушки, которая не может справиться с потоком своих слов-извинений, продолжая плакать и уже шептать: «Боже, прости». Хочу обойти отца, но тот хватает меня под руки, и я с обреченностью и злостью понимаю, что сейчас слишком слаб, чтобы вырваться, но продолжаю дергать руками, желая посильнее задеть мужчину, чтобы заставить отпустить.
— Дилан, успокойся! — просит, привлекая внимание мужчин в форме, что стоят у фильтра с водой. Они оставляют стаканчики, спеша в нашу сторону, — и через секунду я уже прижат щекой к холодному грязному полу, а мои руки заламывают за спину. Слышу, как отец ругается, объясняя ситуацию тем, кто держит меня, но те, видимо, считают своим долгом задержать меня. Пытаюсь не потерять Эмили из виду, но мать уже выводит её к дверям. Вижу, как Хоуп трясется, сжимая предплечья руками, и пытается обернуться, но женщина толкает девушку дальше, вовсе покидая полицейский участок. Корчусь от боли, не справляясь с хриплым дыханием, и сжимаю опухшие веки, не веря.
Просто не веря, что это происходит со мной.
Нет.
С нами.
После всего, чего мы добились вместе, всё рушится в крах. Я с ужасом понимаю, что всего этого может больше не быть. Страх стискивает сердце, сжимает, заставляя меня простонать от боли и отвратительно жалко шмыгнуть носом.
Я боюсь, что это лишь начало нашего общего безумия.
***
Женщина в потрепанной одежде не первой «свежести», с непонятной прической из сальных русых волос, нервно кусает обгрызенные ногти, сидя напротив полицейского в форме за столом. Она, поначалу, даже не понимает, в связи с чем ее вызвали в участок. Быть может, ее муж опять натворил дел? Может, он ограбил кого или подрался в опьянении? Бледная кожа в саже, тонкие руки трясутся от нехватки успокоительных препаратов, с которых она начинает практически каждый свой день, и без которых вряд ли протянет хотя бы неделю. Её юбка в пол слегка порвана у самого края, но она не скрывает под тканью старые балетки с отклеивающейся подошвой.