Hroniky

— Вставай, утро уже. Пойдем к отцу, в тот дом. На

до опохмелить его, а тебе прекращать пьянку! В огороде, кое что сделаем…

Игнатий Иванович, потерявший облик человека, опухший, обросший щетиной, лежал в луже собственной

мочи, и стонал: «Налей!».

— Пьяный еще совсем. Миша, сбегай, купи водки и

пива…

333

Отца опохмелили, и он, казалось бы, отключился, заснул. Сами пошли в огород, убирать кабачки.

Через некоторое время, Михаил забежал в дом, вы

пить воды. Батя спал. Подошел поближе, всмотрелся —

не дышит! Не может быть! Нет, вроде, спокойно спит

на боку… Стал трясти за плечо. Никакой реакции! Даже

не застонал! Сын похолодел. Умер… Неужели умер?!

Он, со всех ног, бросился в огород к матери.

— Отец че то не дышит! Трясу — не реагирует!

Мать, чуть не выронила лопату, закричала:

— Срочно звони в «Скорую» и в милицию! Ах, боже

мой!

Вбежавши в дом, пощупала пульс у мужа. Потрясла.

— Умер! Вызывай, я сказала! Тёткам звони! Что стоишь

то!

Михаил бросился на улицу…

Когда вернулся, мать плакала над застывшим телом

бати. Рядом за столом, сидела Юлька, тупо уставившись

в пространство.

«Как же так?! — подумалось ему. — Буквально, час

назад опохмелился, еще был жив, дышал, а сейчас отца

не стало? Горе то, какое…».

Михаил подошел к мёртвому и накрыл покрывалом.

Стало плохо. «Давление поднялось!». Перешел в смеж

ную комнату и лёг на живот, закрыв лицо руками. Ужас

от трагедии, не проходил.

Вскоре, прибыла «Скорая», а потом, милиция. Кон

статировали смерть; лейтенант составил акт. Приехали

тётки с мужьями, а затем и катафалк. Двое служителей

бюро, положили тело на носилки, отнесли в машину.

Увезли.

Всё происходило, как во сне. Ни мать, ни Михаил, 334

ни родственники еще не осознавали страшную беду, свалившуюся на них. Все были, в каком то очумелом

ступоре.

— Ты уж, Миша, не пей, пока отца то будут хоро

нить, — подошла одна из тёток. — И кто думал, что вот

так, в таком не старом возрасте, погибнет от водки…

Матери то, матери каково…

…Через день, тело забрали из морга. Отец был кре

щеный татарин, но мать решила, хоронить его по мусуль

мански. Поэтому, полагалось омовение. Мулла попросил

Михаила, подавать кувшины с тёплой водой, но ему

опять стало плохо, и за дело взялся двоюродный брат.

Потом, отца завернули в специальную белую ткань

и новое покрывало. Мулла, при собравшихся родствен

никах, прочитал молитву, и вскоре, процессия из двух

автобусов поехала на кладбище.

«Как быстро всё закончилось… — отметил про себя

Михаил. — Сейчас зароют, и нет человека, — ни его

стремлений, ни идеалов, ни опыта. Ничего…».

Тело опустили в могилу. Мать еле стояла, сын под

держивал, обняв за плечо. Опять молитва, и яму засы

пали землей…

Кончено… Прощай, батя! Михаил впервые, не сты

дясь, заплакал. Было горько, обидно, очень жалко…

Кто же мог подумать, что так может, неожиданно, всё

произойти! Перевернуть, в одночасье, жизнь их семьи!

Как дальше быть без отца? Теперь, на плечи сына, как

мужчины, ложится вся ответственность за мать, за хо

зяйство. Теперь, — мать нужно беречь! Раньше то, почему не берёг?! И с пьянкой нужно, раз и навсегда, завязывать!.. Но, Боже мой, как жалко батю! Жил бы

еще, да жил…

335

3.

Михаил, после случившегося, перебрался в родитель

ский дом, ближе к безутешной матери. Бросил пить. Мать

была, как натянутая пружина. Она что то, без конца, делала и делала по хозяйству, и заставляла работать сына.

Казалось, в этом напряженном труде, хотела забыться

от мучительных мыслей. Зато, когда наступала ночь, громко

рыдала в маленькой комнате. У сына, слёзы подкатывали

к горлу, но ничем не выдавал своей «слабости».

Через несколько дней после похорон, пришел, ничего

не знавший о беде, друг отца Виноградов. Михаил косил

у дома траву.

— Игнатий дома?

— Умер он. Три дня, как похоронили…

— Да ты что! Как это случилось то?!

Узнав всё, Виноградов с горечью проговорил:

— Просил же я его: не пей, Игнатий, не пей! Не

начинай! И вот… Ну, ты то, Михаил, понимаешь, что

требуется? На первых порах, конечно, тяжело будет, но потом, легче. Мать береги…

А мать, через неделю после трагедии, заболела.

Поднялась температура, тело трясло в лихорадке.

Приезжала «Скорая»; приходил врач из поликлиники, прописал лекарства, но лучше не становилось.

— У вас, вероятно, серьёзная инфекция… — сказала

доктор, придя в очередной раз. Будем стационировать в

больницу. Вы ведь не против?

И мать увезли.

Оставшись один одинешенёк, в большущем доме, Михаил впал в тревожную депрессию. А надо было, вести хозяйство: кормить целую армию кур, собирать

336

яйца, смотреть за огородом, понемногу убирать

картошку, и так далее. К этому, — сын явно, не был

готов. Да еще к матери в больницу ездил. Боялся за

неё... И он запил, по своей слабохарактерности.

О Зае, как то, даже и не вспоминалось. Соседи

сообщили, что она, узнав о смерти отца, тут же съехала

с квартиры, найдя какого то, как сама, полудурка. Стала

сразу сожительствовать, — как говорится, по объезжен

ному сценарию. Потом, бросила «мужа», встретив

очередного идиота: чернобыльца, за которого, опять,

«вышла замуж».

«В принципе, что и предполагал, — пьяно рассуждал

Михаил, сидя один в целом доме. — Пока молодая, так