i_0e02284c13ff104d

придёшь! Это что за новые манеры такие? Ты решил совсем с ума меня свести?!

Мама кричала и кричала, я уже безнадёжно пропустил первый урок, а она

всё не собиралась останавливаться. Под градом упрёков я прошёл в свою

комнату, взял рюкзак и был готов уйти, как только закончится экзекуция.

Самое неприятное заключалось в том, что она была права, и мне

действительно было стыдно, что я не оставил никакой записки. Но выкажи я

раскаяние в части содеянного преступления, для мамы это означало бы, что

я принял свою вину полностью. То есть у меня не было бы больше

возможности ночевать не дома. Поэтому я ждал, когда она перейдёт к

частностям, чтобы отстоять для себя этот пункт.

- Ну и где же ты ночевал, что за друзья такие?

- Неважно,- прошептал я.

- Что значит “неважно”? А где мне искать тебя, если тебя дома нет, это

тоже неважно?

- Не надо меня искать.

И тут началась обычная перестрелка, в которой мама палила из гаубиц, разнося всё вокруг, а я отвечал скромными выстрелами из винтовки, но

гаубицы ничего не могли сделать против моей винтовки, потому что она

была тихая, но упрямая.

В результате мама отпустила меня в школу, но, поскольку ни к какому

финальному решению мы не пришли, бой нельзя было считать законченным. К

этому я тоже привык: если ей не удавалось сломить моё сопротивление

сразу, она с новыми силами бралась за дело позже, пока не понимала, что

всё бесполезно и придётся со мной если не согласиться, то по крайней

мере закрывать глаза на то, что я преступаю её запреты.

Скандал вылетел у меня из головы, как только за мной захлопнулась дверь

парадной. Меня снова охватило безграничное счастье от произошедшего и

ещё от того, что никто не знает об этом. Это была моя тайна, наша с

Андреем. Даже Артур заметил, что со мной что-то не так и спросил на

перемене, отчего я такой приподнятый, на что я ответил со всей

загадочностью, на которую был способен: - Ну, есть причины.

Он не стал меня допрашивать, следуя давней традиции, что когда один из

нас не хочет о чём-то рассказывать, второй не задаёт вопросов.

Андрей, Андрей, Андрей. Он не выходил у меня из головы ни на минуту.

Всё, что я делал, говорил, было как во сне. Наяву были только мысли о

нём, о проведённой ночи, о том, как он гладил мою руку в кафе, о

сметане, о бетховенской мелодии, которая пришла из детства, чтобы

сделать меня счастливым. Я не думал, любовь это или нет, мне не хотелось

вешать ярлыки на наши отношения, мне просто было приятно ежесекундно

думать о нём.

Когда же он позвонит? Я знал, что Катя вернулась, и не было известно, когда уедет снова, но он мог бы просто набрать мой номер, чтобы

спросить, как у меня дела. Я не сомневался, что он объявится, просто у

него много работы, нелегко же, наверное, быть журналистом.

Катя с Артуром заходили чуть не каждый день. Артур разболтал, что у меня

появилась таинственная незнакомка, так что они, хоть ни о чём и не

расспрашивали, но порой подначивали, шутя над моей отрешённостью: - Что-то ты, Артёмка, совсем сам не свой. Мучает тебя твоя зазноба?

Сам факт существования зазнобы я не отвергал (да они и не поверили бы), но просто улыбался и переводил разговор на другую тему.

Я всё ждал, когда же Катя объявит о том, что снова уезжает, но с её

последнего отъезда прошло так мало времени, что надеяться на новый не

приходилось. В общем-то я и встречался с ними так часто только из-за

того, что надеялся получить информацию из первых рук. Каждый день, когда

она ничего такого не говорила, казался потерянным.

Андрей не звонил. Я начал не то чтобы волноваться, но мне физически не

хватало его. Я осознал, что значит “сохнуть по кому-то”. На самом деле

чувствуешь себя цветком, который никто не поливает. Мне казалось порой, что я даже мог бы пережить какое-то время без близости, раз уж он не мог

пригласить меня домой, но мне нужно было поговорить с ним, услышать его

голос или, может, увидеть его на какие-нибудь полчаса. Вечерами я иногда

приходил к его дому, смотрел в его окна, боялся налететь на Катю, надеялся столкнуться с ним. Но никого так и не встретил.

Однажды после уроков, когда я переобувал сменку в холле, ко мне подсела

Ира. Мы давно не разговаривали, она всё больше болтала со своими

подругами, а после школы сразу уходила. Андрей и все остальные давно

вытеснили её из моей головы, но когда мы снова очутились так близко, я

вдруг смутился, как будто мы вернулись на пять лет назад, когда я был

влюблён в неё. Она сильно изменилась. Теперь это была не

девочка-подросток, чуть наглая красота которой только начинала

прорываться. Она стала женщиной, было сложно поверить, что она всё ещё

ходит в школу. Надетая на белую рубашку облегающая кофта подчёркивала

грудь, открытую чуть больше, чем позволяли школьные правила. Узкие

джинсы, явно купленные за границей, обтягивали стройные длинные ноги. Её

чуть подкрашенные чёрные глаза, обрамлённые длинными ресницами и дугами

бровей стали ещё больше. Они смотрели прямо, с нескрываемым интересом, но всегда немного насмешливо. Цыганские смоляные волосы казались

ненастоящими, хотелось пощупать их. Только в её губах по-прежнему